Собрание стихотворений, песен и поэм в одном томе

Нескромная по сути,
                           не мисска, а мучение.
Нахальная до жути,
до у-мо-пом-ра-че-ни-я!!!
Теперь ее положено
ругать. (Так полагается.)
Но что-то мне
                   не можется.
С чего-то не ругается.
Кончилось мое веселье.
Хватит.
          Больше – ни гугу…

Я соскучился по Ксеньке.

Я без Ксеньки
не могу.

После телефонного звонка

Много рифм на слово «мисска»:
миска,
киска,
одалиска,
чуточку авантюристка,
плиска,
низко,
близко,
склизко,
то ириска,
то сосиска…

Как ты там?

Не укачало?
Тихо замер у причала
белый-белый теплоход…

…Здравствуй, Мисска – Новый год!

«Последние стихи» 1994

«За окном заря красно-желтая…»

И. Кобзону

За окном заря красно-желтая.
Не для крика пишу,
а для вышептыванья.
Самому себе.
                 Себе самому.
Самому себе.
Больше – никому…
Вновь душа стонет,
                         душа не лжет.
Положу бинты,
где сильнее жжет.
Поперек души
положу бинты.
Хлеба попрошу,
                      попрошу воды.
Вздрогну.
Посмеюсь над самим собой:
может, боль уйдет,
может, стихнет боль!
А душа дрожит —
                        обожженная…

Ах, какая жизнь протяженная!

«Хочу я перво-наперво…»

Хочу я перво-наперво
жизнь
перевспомнить набело.
И я ее —
            рутинную —
сижу и редактирую.
Припоминаю фактики
красивые, как фантики.

И с хитростью дешевою

детали
        затушевываю.
Уничтожаю криминал:
«Не помню… Не был… Знать не знал…»
Хочу беду развеять:
«Исправленному
верить!..»

…А жизнь, которая текла,

была такой,
какой была.
А жизнь, она противится.
Не хочет редактироваться.
Не хочет редактироваться…
Не хочет.

«Я верующим был…»

Я верующим был.
Почти с рожденья
я верил с удивленным наслажденьем
в счастливый свет
                        домов многооконных…
Весь город был в портретах,
                                      как в иконах.
И крестные ходы —
                           порайонно —
несли
свои хоругви и знамена…

А я писал, от радости шалея,

о том, как мудро смотрят с Мавзолея
на нас вожди «особого закала»
(Я мало знал.
И это помогало.)
Я усомниться в вере
                           не пытался.

Стихи прошли.

А стыд за них
                  остался.

«Колыхался меж дверей…»

Колыхался меж дверей
страх от крика воющего:
«Няня!..
Нянечка, скорей!..
Дайте обезболивающего!..
Дайте!!»
И больной замолк…
Вечером сердешного
провезли тихонько в морг —
странного,
нездешнего…

Делают ученый вид

депутаты спорящие…
А вокруг
            страна вопит:
«Дайте обезболивающего!..»
«Дайте обезболивающего!..»
«Дайте…»

Страх

А. Ковалеву