Верно. Шесть фигур в монашеских одеждах с капюшонами на головах шли за низенькой фигурой, пастор, надо полагать. А сзади них еще три фигуры, как мне показалось, обнаженные по пояс, тащили… ну не видно и всё тут! Что-то тащили, короче.
Все они зашли в кирху, закрыли за собой дверь и опять тишина. Но ненадолго. Сначала тихо, а потом, по нарастающей всё громче и громче, раздалось заунывное пение на неизвестном мне языке.
– Готовь костыль, – тихо сказал дед.
– О, Вельзевул! – донеслось из кирхи. – Явись нам!
Громадная тень возникла в кирхе, загораживая и так едва светящиеся окошки.
– Тудыть твою, – вскликнул дед. – Машка! Посол! Ох, щас бабабхнет…
Бабахнуло так, что у меня заложило уши, а колокола над головой встревоженно загудели. Ослепительная вспышка снесла двери кирхи и в проеме показалась высокая фигура посла, державшая в одной руке пистолет, а в другой фамильный рыцарский меч.
Прокричав что-то, явно немецко-матерное, посол пульнул вглубь церкви из пистолета и ринулся внутрь, занеся меч над головой. Зазвенело железо, послышались крики, звуки борьбы и вдруг немецкая церковь осветилась изнутри ярким, чистым светом, освещая всё и снаружи.
Дед сорвал повязку и наскоро протирал глаза:
– Смотри, внучек, смотри!
Из дверей кирхи, с трудом протискиваясь, лезла наружу огромная муха, размером с быка!
– Он, это! – заорал дед. – Вельзевул!
«Ни хрена себе, насекомая», – мелькнуло в голове и я, приподняв костыль, прицелился в муху, которая вдруг, будто от хорошего пинка вылетела на волю.
А только ничего не произошло. Ну, у меня не произошло. Костыль обычной палкой мирно лежал в моих руках. Я подергал за перекладину, потряс им, ничего!
А вот перед церковью события разворачивались с непостижимой быстротой.
Муха, басовито жужжа, замахала крыльями и только начала подыматься вверх, как с крыши кирхи в неё врезалась какая-то темная фигура. Муха покачнулась, от удара её откинуло к земле, но она быстро оправилась и, махнув огромным крылом, задела тоненькую фигурку рассекающую воздух рядом. Фигурка от удара безвольно отлетела куда-то в сторону и исчезла во мгле.
– Машка! – захрипел дед. – Пуляй, внучек! Прибей заразу демоническую!
– Да не стреляет костыль, скотина!
Я дергал костыль так и сяк, нажимал на все выступающие стручки и неровности. Ничего! А гигантская муха уже начала медленно и величественно подыматься в воздух.
– Уйдет же! – заорал я. – Михалыч, уходит, гад!
– А, ну-ка, целься, – раздался рядом со мной спокойный голос деда.
Я машинально подчинился, прицелившись в Вельзевула и ведя за ним кончиком костыля как стволом винтовки за движущейся мишенью.
– Патэр ностэр, кви эс ин цэлис, санктифицэтур номэн туум. – Раздался над головой торжественный голос моего деда. – Фиат волюнтас туа сикут ин цэло эт ин тэрра. Панэм нострум квотидианум да нобис одиэ.
Муха продолжала подыматься, достигнув высокой крыши кирхи, увенчанной остроконечной башенкой.
– Эт потэстас, эт глориа ин сэкула.
– Скорее, дед, – прошептал я.
А Михалыч, подытожив торжественно и громко: – Амен, – размашисто перекрестил костыль.
И тот, задрожав у меня в руках, как-то напрягся и вдруг из него вылетел яркий, ослепляющий зеленый луч и ударил прямо в муху!
Вельзевул заорал так, что загудели колокола, а уши у меня заложило, будто я стоял рядом с взлетающим реактивным самолетом. Луч из костыля впивался в демона еще пару секунд, а потом просто исчез и муха рухнула на землю, как-то сразу всосавшись в неё черным дымом.
– Гиперболоид инженера Гарина, – ошарашенно пробормотал я.
– Всё, внучек, – дед был спокоен, как Агриппина Падловна, сдавшая финансовый отчет за квартал. – Валим отсюда, сейчас набегут.
Он взял костыль, упаковал его в футляр и засунул в свой кошель:
– Пошли, пошли.
Мы ринулись вниз по крутой лесенке, и как я себе не свернул шею, не знаю. Тоже, наверное, чудо было.
– Деда, а что ты там напевал не по-русски? – отдышиваясь спросил я, когда уже на улице Михалыч вешал замок обратно на дверь колокольни.
– Дык, Отче наш же, – удивился дед. – Али не понял?
– Не-а. Не разбираюсь я в молитвах. А чего не по-нашему?
– Федька, ну в кого ты у меня такой глупый? Костыль католический? Вот я на латыни и прочитал да и перекрестил на ихний манер. Оно и того…
– Ну, дед… Орёл ты у меня!
– А, то! Куда ты рванул? В слободу пошли.
– Зачем? Бежим в гостиницу.
– А Машка?
Ой. Вот же я скотина. Забыл совсем о нашей героической вампирше.
Мы, пригибаясь, перебежками подбежали к слободскому забору, обогнули участок, который тянулся около кирхи, и метнулись в ту сторону, куда падала Маша. Пробежав метров пятьдесят, дед вдруг остановился, поднял руку, цыкнул на меня и тихо позвал:
– Маша?.. Машуня, жива, внучка?..
Тишина. Ох…
Дед вдруг хмыкнул:
– Машка, будешь придуриваться, от я тебе розог-то дам!
– Ой, ну что вы, дедушка Михалыч, – раздался из-за забора капризный и такой родной голос. – Грубиян вы. Ну разве можно мадмуазель такие глупости говорить?
– Ты как, Маш? – спросил я, подпрыгивая на месте от радости.
– Пряников хочется. И яблок. Мсье Теодор, а вы ведь мне мешок яблок так и… Всё, уходите! Кнутик сюда идет!
И мы ушли.
Эпилог