Собственность мистера Кейва

Я услышал еще кое-что. Детский плач, крик, где-то там, за зарослями. Я обернулся и пошел – побежал, прихрамывая и спотыкаясь – на звук, а мошки догоняли меня. За кустами возле деревьев лежали двое скорчившихся младенцев, и один из них плакал. Как всегда, рыдал он, а ты лежала рядом и молчала.

– Ш-ш-ш, – сказал я Рубену. – Ш-ш-ш, прошу тебя.

Я закрыл глаза и рот, чтобы туда не попали мошки, и собрался взять его на руки. Жужжание прекратилось. И плач тоже. Младенцы исчезли.

А потом я отправился домой. Через заросли, по тропинке, чувствуя немой крик каждого дерева, каждого жучка, каждого живого существа вокруг.

* * *

ТЫ сейчас сидишь? Ты у Синтии? Я представляю выражение твоего лица так ясно, будто ты рядом, хмуришься, глядя в ноты. Ноты нового для тебя произведения. Глаза расширены. Вздрагиваешь.

Прошу, не бойся. Мне невыносима мысль, что ты можешь бояться еще и меня, даже когда я в могиле.

В могиле.

О, я уже чувствую. Чувствую, как сквозь меня растут незабудки, как Китс чувствовал за несколько дней до своей смерти. Знаешь, так странно. Сидеть здесь, в машине, писать при тусклом освещении, почти ничего не видя. Знать, что завтра меня уже не будет, что я уже ничего не добавлю к этим словам, знать, что я уже ничего не буду знать. Или же ко мне придет другое знание. Как к Рубену.

Нет.

Нужно прекратить прямо сейчас. Эту жалкую слабость. Этот страх, что…

Забудь.

Представь мою панику. Представь на секунду, что я почувствовал, когда вернулся, отпер дверь чердака и обнаружил, что тебя нет, а окно открыто.

Я был в таком диком отчаянии, что начал искать – за дверью, под старой кроватью, среди коробок, надеясь, что это очередное наваждение. Галлюцинация наоборот – ты здесь, но кажется, что нет. А потом я увидел листок на полу.

«Советы Гусеницы».

И остальные страницы, разорванные, разбросанные по некогда зеленым доскам пола, как неизвестная карта, незнакомый архипелаг текста и иллюстраций с изображениями чаепития.

– Брайони? Ты где? Детка? Детка! Детка! Где ты? Брайони! Выходи!

Кажется, тогда я подошел к окну и начал понимать, каким путем ты отсюда сбежала. Я до сих пор не очень представляю, как тебе это удалось. Ты рисковала жизнью, вылезая из окошка на старую черепицу, твои ноги цеплялись за водосточную трубу, потом ты неловко повисла напротив окна своей спальни, переползла по коньку крыши и, хватаясь за плющ, спустилась по решетке. Слепое безумие любви.

На мгновение я решил, что ты мертва. Увидел отвалившийся кусок черепицы, представил, как он выскальзывает у тебя из-под ноги, и ты падаешь. Всплеск адреналина, и я рванул вниз по лестнице. Схватил оставленные в магазине ключи, опять врезался бедром в комод и чуть не уронил Девушку с тамбурином.

Твои следы вели от лужи и исчезали за оградой. Радость, что ты жива, быстро сменилась беспокойством о том, куда ты могла пойти. Подсказок не было. Парк, фонарь, равнодушные машины на дороге. Я внимательно смотрел по сторонам, но поздно. Ты испарилась.

И вдруг тихий звук. Телефон в магазине, в такое-то время.

У меня слегка заложило уши от выстрела, но с каждым звонком мне становилось все страшнее.

– Да?

Молчание.

– Да? Алло? Алло!

Тяжелое дыхание.

– Кто это?

И вдруг его голос.

– Мистер Кейв?

Я посмотрел вокруг, на предметы в темноте – статуэтки, вазы, письменные столы, напольные часы. Они сжимали кольцо вокруг меня. Я попал в засаду. Я был генералом Гордоном в Хартуме, и меня окружали махдисты.

– Да, это мистер Кейв. Кто говорит?

Я знал ответ.

– Это Денни.

Я отодвинул трубку от уха.

– Мистер Кейв? Мистер Кейв? Мистер Кейв!

Наверное, я убил его, и со мной разговаривал еще один призрак. Сперва Рубен, теперь Денни. Это проявления чувства вины, не более того.

– Нет, – сказал я. – Ты не Денни.

Я взял ближайшую ко мне статуэтку. Девушку с тамбурином.

– Брайони. Она… в нее кто-то… в нее кто-то стрелял.

Я не отвечал. В моей голове носились образы. Пустой чердак. Разорванная «Алиса». Тонущий лебедь. Падающая фигурка в куртке Денни. Склонившийся над телом мужчина. Младенцы в крапиве.

– Она… в больнице.

Он плакал, этот призрак.

– Она в больнице. Ее оперируют… мы были… мы были в Роклиффе. На лугу. Я взял деньги, которые вы мне дали, и мы хотели сбежать. Простите меня. Но кто-то стрелял…

– Кто-то… кто-то. Кто-то.

– Джордж Уикс. Я думаю, это Джордж Уикс. Он уже нападал на Брайони. Поэтому я его тогда…

– Нет, – сказал я. – Это ты нападал.

И тут я вспомнил Джорджа, стоящего наверху, и твое испуганное лицо. Что он тебе сделал? Почему ты мне ничего не сказала? Ты думала, что я ничего не узнаю? Ты думала, что сбежишь с Денни, и вот он, ответ?

Я повесил трубку и позвонил в справочную больницы. Тихий голос ночного дежурного велел мне подождать. Металлический звук серенады Моцарта должен был успокоить мои нервы.

Я вспомнил, как Джордж сидел в магазине с расквашенным лицом и рассматривал статуэтку. Мое сердце забилось с невероятной скоростью, когда я перевернул её и прочел надпись на основании.

Элисон Уингфилд, 1932.