Собственность мистера Кейва

Кажется, ты именно тогда оттолкнула меня и побежала к двери? И потом я вытащил мобильный из твоего кармана? И потом я схватил тебя за руку и потащил наверх, на чердак, а ты орала, как сирена. Помнишь, ты поцарапала мне руку, когда мы преодолевали последние ступеньки? Ты даже схватила меня за волосы, заставляя обращаться с тобой жестче, чем я намеревался, и я прошу у тебя прощения за это.

– Что ты творишь? – выплевывала ты мне в лицо. – Куда ты собрался?

– Тебя не касается, куда я собрался, – ответил я. – Главное, что ты никуда не пойдешь.

Ты смотрела на меня и не верила.

– Ты не можешь запереть меня на чердаке, ты, нацист психованный.

– Еще как могу, поверь мне.

– Это абьюз. Это незаконно. Ты сошел с ума. Тебе надо лечиться.

– Это для твоей же безопасности.

– Ненавижу тебя, – сказала ты, и я точно знаю, что ты не врала. Твои глаза, твой рот, твои пинающие меня ноги говорили правду.

Я втолкнул тебя внутрь.

– Извини, Брайони.

А потом запер тебя. Запер среди старых коробок и вещей Рубена и твоей мамы.

Ты колотила в дверь руками и ногами.

– Выпусти меня! Выпусти! Фашист!

Должен признаться, я тогда тебя боялся. Боялся этой силы внутри тебя, как люди боятся суровых и непредсказуемых природных катаклизмов. Но у меня не было выбора, и я нашел в себе смелость действовать. Дверь выдержит. Толстый дуб стерпит удары, а железный замок не поддастся. Я закрыл глаза, положил ключ в карман и ушел.

Решусь на все, что в силах человека.

Кто смеет больше, тот не человек [10].

Я точно знал, что нужно делать. Словно будущее вдруг стало таким же настоящим, как и прошлое. Меня вела какая-то внешняя сила, будто я был вписан в историю чужой рукой, которой не мог управлять Это была и не история Рубена, и не моя, а чья-то чужая. И я не знал – герой я в этой истории или злодей, но это не имело значения, потому что все мои действия были уже предрешены.

– Я ухожу, а когда вернусь – отопру дверь, – сказал я, пока ты стучала и кричала. – Меня не будет максимум три часа. В одном из шкафов есть старые книги. В том числе ранее издание «Алисы в Стране Чудес». Восьмисотый экземпляр из всех изданных вообще. Примерно. Там вроде бы есть номер на внутренней стороне обложки.

– Открой дверь! – перекрикивала меня ты. – Открой!

Я стоял в коридоре, ошеломленный силой твоих эмоций. Я знал, что ими мне никогда не завладеть.

Ты расплакалась.

– Открой дверь.

– До свиданья, Брайони, – сказала я, слишком тихо, чтобы ты могла услышать, и начал спускаться по лестнице в магазин.

В открытом футляре красного дерева лежал пистолет. Гравированная сталь предохранителя блестела в темноте как недремлющее око. Он был так красив, так изящно декорирован, что не верилось, будто он может совершить то, что я задумал.

Я достал его. Вынул из жестянки старые патроны. Зарядил пистолет.

* * *

КАК любой отец, я стремился защитить тебя. Я постоянно думал об этом – о том, как сделать твое будущее долгим и счастливым. Я только теперь понимаю, что каждая из моих попыток имела обратный эффект. Каждый раз, когда я вмешивался в твою жизнь, я отталкивал тебя, все больше теряя твое доверие и уважение.

Даже когда я действовал тайно, когда ты видела куклу, но не кукловода, результат был таким же плачевным. В моей голове словно сидел какой-то враг, двойной агент, срывающий каждое задание. Это, впрочем, не так уж далеко от истины.

За прошедшие недели и месяцы я все лучше начал понимать те незримые силы, которые сводят на нет все наши старания. Я понял, что между материальным миром и психикой нет принципиальной разницы. Оба явления в своем роде являются бесконечными историями, в которых действия нынешних персонажей определены действиями тех, кто существовал до них.

Наш город, со своими римскими корнями, саксонскими улицами, нормандскими крепостями и викторианской железной дорогой, отлично показывает, как все взаимосвязано. Как в старинном живет современное, и как, в свою очередь, настоящее влияет на будущее. И среди этих слоев мы живем, ходим, дышим.

То же самое – разум. Он не похож на город в привычном понимании. Он скорее город, построенный общечеловеческим опытом, всем предшествующим, всеми знаниями, накопленными памятью, книгами, вещами.

Но если согласиться, что разум – это город, то он подвержен нападениям, вторжениям сил, буйствующих ночью, когда мы слабы, когда никого нет на дозорной башне.

Понимаешь, Брайони, именно это и происходило. Все, что я делал для твоей защиты, злило его, смущало его беспокойную душу ревностью. Я следил за тобой, но за мной самим тоже велась слежка. Если бы я поступал иначе, если бы немного меньше уделял тебе внимания, если бы я немного больше горевал по нему – я, может быть, и не узнал бы того, что узнал. Я никогда не узнал бы, что наш разум не сильнее разума животных, что он – территория, завоевать и подчинить которую так же просто, как и любую другую.