Собственные записки. 1829–1834

Где щит Олега пронесла
Славян дружина боевая,
Там днесь десница Николая
Знамена дружбы развила.

Залогом дружбы Николая,

На страх Махмудовым врагам,
Дружина русских боевая
Примкнула здесь к его полкам.

Первых из сих стихов граф Орлов также не захотел; вторые же мне не нравятся, потому что политические обстоятельства могут перемениться, и тогда надпись сия остается неуместной; а потому я и решил сделать простую в прозе: «Воздвигнут российскими полками июня 25 дня 1833 года»[157].

Вчера, 21-го, ввечеру, я был на обеде английского посла лорда Понсонби, с коего я возвратился очень поздно. За обедом были граф Орлов, французский посол, прусский и австрийский посланники и Бутенев.

23-го. Камень был совершенно установлен на бугре. К вечеру я созвал гостей, адмиралов со всеми капитанами судов и другими офицерами и графа Орлова с посланником. Вечер начался по-обыкновенному, зорею, после чего весь бугор был освещен поставленным на оном котлом со светящим составом, который переменялся для поддержания света до восхождения луны. Вид сей был очаровательный, тем более что сего никто не ожидал. На бугре было до 400 музыкантов, которые попеременно играли; гостей было человек до 200, ибо все почти офицеры были тут же собраны. В 10 часов был сожжен фейерверк, после чего граф Орлов уехал, а Бутенев с адмиралами и прочими остался. Мы сошли в устроенную особо на равнине палатку, где был накрыт стол. После ужина Бутенев, адмиралы и офицеры пошли на гору, где и качали их по старинному обряду войск; пили здоровья всех присутствующих и отсутствующих, и во втором часу, после всех дружеских объяснений, которые в подобных случаях обыкновенно бывают, гостей проводили с музыкой на суда.

Праздник сей был веселый и останется памятным для всех присутствовавших на оном. Камень, поставленный на бугре, будет долго напоминать о пребывании здесь русских.

25-го. Все генералы, многие штаб– и обер-офицеры отряда, собрались к обедне в дом посольства, после чего завтракали у графа Орлова; ввечеру все собрались опять на бал, причем был сожжен великолепный фейерверк, во время коего был пущен в лагерь на горах букет, состоящий из 500 ракет, заготовленных мною. Зрелище сие, представлявшее совершенно взрыв огнедышащей горы, всем понравилось больше самого фейерверка, который не совершенно удался.

Султан приезжал на пароходе смотреть празднество сие, но не выходил на берег. Множество народа, привлеченное словоохотством, покрывало всю набережную Беуг-дере. На балу были все иностранные послы и многие дамы. Разъехались сего числа в 4 часа утра.

26-го. Мы были на прощальной аудиенции у султана, причем он возложил на генералов и адмиралов медали с изображением герба Турции, вензеля его и годов по христианскому и мусульманскому летосчислениям, богато украшенные алмазами. По возвращении в лагерь я сделал все нужные распоряжения для посажения с другого дня войск на суда.

27-го. В 4 часа утра начали сажать войска на суда, и все было кончено в тот же вечер к 8 часам, так что весь отряд в течение 18 часов перешел с берега на суда, и я на свой прежний фрегат «Штандарт». Ввечеру я ездил к графу Орлову, уезжающему, дабы откланяться. Всю ночь я провел в занятиях и в прощании с турками, коим я сделал несколько подарков и кои были весьма тронуты моим отъездом. Вчера же поутру назначен был и сделан смотр турецкому отряду гвардии, причем я приказал им прочесть заготовленный мной по сему случаю приказ, в коем я благодарю их за службу, усердие и дружелюбие.

28-го. Поутру, с 9 часов, мы снялись с якоря и поплыли из пролива в Феодосию, где мы будем содержать карантин. Оставался еще в Беуг-дере корабль «Чесма»[158], на коем началась сия экспедиция, занимательная по своему роду и по многим происшествиям, случившимся в короткое время. Она имела успех, и для меня весьма лестно звание, которое я занимал. Но оно было свыше чина моего и не могло не возродить зависти в придворных; а потому и случилось то, что я предвидел, что из Петербурга прибудет лицо, которое захочет взять на себя славу сию, когда уже миновала вся опасность.

Июля 5-го Феодосийский карантин