Собственные записки. 1829–1834

– Я говорил о сем и с Орловым, – сказал государь, – но он мне сказывал, что о сем нельзя и мыслить теперь, что сие могло бы разрушить всю связь нашу с султаном и, хотя обязанность каждого из нас стараться просветить христианством страну сию, но должно на время отложить мысль сию.

О Рёльи государь сказал мне, что он принят в службу. Сим кончилось, и я вышел от государя; но военный министр, с коим я виделся поутру, говорил мне, что государь имеет вид на меня назначить меня на какое-либо весьма важное место. Я, однако же, ничего не узнал о сем обстоятельного и до времени должен буду жить в Петербурге, истрачиваясь и занимая должность без занятий, с одними суетами и хлопотами, совершенно не по моим склонностям и желаниям.

Я был приглашен к столу; но до обеда представлялся еще императрице[176], которая занялась со мной разговором о Турции, а более расспросами о восточных языках, стараясь, по-видимому, занять меня предметом, мне знакомым.

После обеда я был приглашен к вечеру на бал. Императрица несколько раз занималась со мной, усаживая меня играть в шахматы и другими разговорами. Государь говорил со мной о строениях крепостных в Киеве и советовал ехать в Кронштадт, дабы там увидеть оные, говоря, что они заслуживают внимания.

1-го же числа я был у принца Ольденбургского[177], с коим я познакомился. Вообще все любопытствовали со мной говорить, но большая часть вопросов ограничивалась сей формулой: «Вы были в Турции? Ну что? Каков кажется султан? Каков? Что он говорил? Как он вас принял? А этот плут Галил? Как бишь он, Галил? Али? Египетский паша-то?» На все сии вопросы я мог только отвечать протяжным «да-с», и они оставались довольными, оставались при тумане, наполнявшем их головы. Один Чичерин, которого граф Орлов обошел так же, как Левашова, выразился обстоятельнее. После всех сих вопросов, он сказал, что полагал, что граф Орлов мной должен быть очень доволен, ибо и он сам в таком случае был бы очень доволен. Так, возразил я, я точно полагаю, что граф Орлов был мной доволен во все время, обращая мысль его, исполненную зависти, совсем к другому предмету, и Чичерин отстал от меня. Я возвратился домой поздно, уставши до крайности.

2-го числа я поехал в Павловское, дабы представиться великой княгине Елене Павловне. Женщина сия восхитила меня приемом своим и обхождением; вопросы ее были основательны, дельны и основаны на знании дела и обстоятельств, так что я был ею совершенно восхищен. Ум ее и дарования высказываются в каждой речи; но ей, кажется, не дают настоящей цены, и Михаил Павлович, по-видимому, избегает ее. Прием, который мне сделал великий князь в Петербурге, до выезда моего в Царское Село, был совсем другого рода. Он был очень ласков и приветлив и, приняв меня в кабинете своем, тотчас взял ружье и проделал мне ружейные приемы по турецким командным словам, которые он знал. В дальнейшие расспросы он не входил.

2-го числа я возвратился в Петербург и начал ездить по визитам. Меня много занимало быть у Нейдгарда, коего я застал, наконец, дома, и он дал мне полное наставление о новой обязанности моей и о сношениях, в коих мне надобно было находиться с разными лицами. Он самым полным образом дал мне почувствовать, что мне предстояло избрать из двух путей один, военного министра или Бенкендорфа (здесь все принадлежат к одной из сих двух партий). Но я, кажется, не изберу ни того, ни другого, а посмотрю, не лучше ли и действительнее будет мне придержаться графа Орлова, как ближайшего в доверенности у государя, и как, при всех слабостях его, еще лучшего в душе своей и некоторым образом обязанного принять участие во мне.

5-го и 6-го я провел время в разъездах по городу, не заставая почти никого дома; 6-го же был у брата Сергея, женившегося на днях…

7-го был назначен парад для войск, в Петербурге расположенных, и я дежурным к государю; но парад сей по случаю дождя отменен. Я ездил в Аничковский дворец, где государь с утра уже был приехавши, но государя не видел, и сим кончилось мое дежурство сего дня.