Собственные записки. 1829–1834

Граф Нессельроде просил еще меня заехать к министру правосудия[63] Дашкову, который лет 15 тому был в Египте[64] и мог мне сообщить занимательные сведения о Мегмет-Али. Я исполнил желание его и, к удивлению моему, нашел человека совершенно такого, как о нем рассказывает молва. Он часа два продержал меня у себя и все рассказывал мне происшествия, случившиеся с ним в поездку его в Египет, куда он был когда-то послан для поверки наших консульств. Скучный и бесполезный разговор его, при малом времени, которое я имел, был для меня весьма тягостен; но я всего более удивлялся, когда он по рассказу мне всех анекдотов, в коих всего более блистало непомерное самолюбие его, стал спрашивать меня о цели поездки моей, о коей он понятия не имел. Я всячески старался отклонить ответы свои, завлекая его в дальнейшие рассказы, но должен был ему очертить вообще цель отправления моего. Тут пошли новые возражения; он считал меня посредником и находил, что неприлично было меня отправлять по делу, которое не могло иметь успеха. К чему было мне выслушивать от постороннего человека изложение мыслей, меня уже занимавших? Я осторожно прекратил разговор и оставил его, удивляясь ветреному поступку графа Нессельроде. Я сообщил однажды сие Орлову, который был со мною одних мыслей; он советовал остерегаться в разговорах с Бутеневым, который был дружен с Дашковым; по словам Орлова, Дашков не мог долго держаться: им были недовольны, его признавали ленивым, и вообще все жаловались на мечтательность его, недоступность и высокомерие.

Деньги, коими меня снабдили и на которые я не получил никакой бумаги, принадлежали (как мне было сказано Нессельродом и Орловым) собственно мне, и я в них не был обязан никому никакой отчетностью; но сими средствами должен был я совершить и дорогу в оба пути. Нессельроде говорил мне о судах, пароходе и фрегате, для меня изготовляющихся; но я ни от кого не получал уведомления, где я их мог найти и от кого получить; почему и съездил я к князю Меншикову. Он уведомил меня, что о сем предписано уже в Николаев к адмиралу Грейгу, и просил меня взять с собой адъютанта его капитан-лейтенанта Серебрякова, дабы доставить ему что-либо по возвращении. Я отвечал ему, что не мог сего сделать без воли государя, тем более что, по ходатайству моему, позволено мне было взять с собой только одного адъютанта вместо двух, которых я желал при мне иметь; почему князь Меншиков испросил на сие разрешение государя и, получив оное, сообщил мне его письменно и прислал Серебрякова, которого он и отправил в Черноморский флот, дабы заблаговременно сделать все нужные приготовления к отъезду моему. Серебряков отправился 3 ноября в Николаев; мне же князь Меншиков вручил бумаги к адмиралу Рикорду, коими ему сообщалась воля государя, дабы он, по прибытии моем к нему, дал мне все возможные пособия к следованию в Александрию.

Я был перед отъездом также у военного министра; он, между прочим, поставил мне на вид поведение французского генерала Себастиани в Константинополе, который советами своими весьма много помог турецкому султану к защите пролива[65]; я мог действовать в том же смысле, дабы помочь увядающей империи сей; наконец, мне оставалось только принять на себя начальство над турецкой армией против Ибрагима-паши.

Между тем граф Чернышев сказал мне, что государь, не желая оставить дивизию без начальства во время отсутствия моего, перевел меня по армии, а на место меня назначил генерал-майора Маевского, с тем, чтобы по возвращении дать мне дивизию в 1-м корпусе, дабы быть употребленным в первых военных действиях в войне, предстоявшей в Европе (ибо 6-й корпус не должен быть в оных участвовать), и при том сказал мне, что он полагал меня довольным тем, что я не буду служить более в 6-м корпусе. Сие относилось к моему корпусному командиру генералу Роту, на счет коего я был очень осторожен, зная, сколько жалобы на начальников всегда неприятны государю. Я отвечал, что бываю всегда доволен теми назначениями, коими меня удостаивает государь, и просил только о назначении ко мне другим адъютантом моего дивизионного Абрамовича. Ввечеру я о сем подал записку, и на другой день уже он был ко мне зачислен.

Вместе с вручением мне бумаг стали торопить меня, дабы я скорее выехал; но я оставался до 4-го числа и 5-го, в субботу, в полчаса пополудни, отправился из Петербурга в путь, оставив дочь свою опять у брата Александра Мордвинова[66].

Входя в положение Дюгамеля, коего я советовал пустить на перекладной, видя его слабое здоровье и зная, что покупка рессорного экипажа составила бы для него значительный счет, я пригласил его с собой ехать, для чего и взял оба экипажа свои, карету и коляску, полагая сим оказать ему услугу и выразить доброжелательство мое и дружеский прием в доме отца моего, куда я направлял по позволению, данному мне государем, путь свой.