Собственные записки. 1829–1834

4-го числа я занялся отправлением писем. Я сообщил графу Нессельроде носившийся слух о разбитии будто французами эскадры вице-адмирала Рикорда, о потоплении двух судов наших и о взятии в плен самого Рикорда. Известие сие было сообщено мне флотскими офицерами; я немедленно исследовал оное и заключил, что поводом к такому слуху послужило приказание вооружить наш флот, а известие привезено одним феодосийским жителем, выехавшим 3 ноября из Константинополя и говорившим, что в Царьграде ожидали тогда прибытии из Архипелага эскадры Рикорда и что гидриоты[74], спецциоты[75] и вообще все греки, недовольные турецким правительством, вступили в сношения с Ибрагим-пашой. Заключение сие я также сообщил графу Нессельроде, дабы не наделать напрасной тревоги. Сие же самое сообщал я и военному министру с прибавлением предположений моих о необходимости для турок обезоружить заблаговременно восточные берега проливов, чего бы они не успели сделать, если бы войско их было разбито в Анатолии. Меншикова я благодарил за все удобства, доставленные мне им на фрегате, где точно каюты все отлично отделаны. Наконец, Орлову я все писал и гораздо свободнее, уведомлял его также о говоре, существующем между крымскими татарами; всех же уведомлял о причинах промедления моего в дороге. Сие было в особенности нужно; ибо Дюгамель с умыслом или от несоображения написал к Нейдгарту извинительное письмо в промедлении своем, ссылаясь на то, что я его возил и провел время свое в дороге, занимаясь семейными делами и службой. Хотя мне и позволено было государем провести четыре дня в доме у отца, и я ни часом не промедлил данного мне позволения, но такой отзыв мог бы мне повредить, и его должно было ожидать от человека, преданного единственно своим личным выгодам и расчетам, иностранца, не входящего ни в какие соображения, не знающего отношений службы и непризнательного ни к ласкам, ни к угождениям. Он всю дорогу был мне только в тягость, ибо никогда не принимал на себя ни малейшей заботы и даже неотступно мешал мне, избегая и квартировать отдельно, вероятно из расчетливости; пребывая же вместе, он не умел при посторонних сохранить и той почтительности, которая в таком случае требовалась, что будет мне большой помехой в сношениях моих с азиатцами при любопытстве его, глухоте и медленном соображении вещей. А потому я и решился, сохраняя к нему вежливость, удалить его совершенно от всех сношений по возложенному на меня поручению. К сей мере еще послужило поводом то, что, входя по воле государя в поручение, на него возложенное, в коем я должен руководствовать его наставлениями своими, я его уже несколько раз просил изготовить заблаговременно программу для описания войск; но он всегда возражал против сего и ничего не сделал до сих пор, надеясь вероятно отделаться от занятий, а может быть и от сухопутного путешествия, дабы возвратиться с червонцами, им полученными, в Петербурге. В письме своем к Нейдгарту, которое он мне сам прочел и об изменении коего я мало заботился, он сообщил также слухи и о Рикорде, не исследовав источника их. Досадно видеть, что во всяком дипломатическом поручении вмешаются иностранцы, руководимые только собственной корыстью, без ответственности в делах, и при случае более срамящие нас, чем приносящие какую-либо пользу. Таким же образом поместили при мне и капитан-лейтенанта Серебрякова, армянина, без всякой надобности. В Константинополе я должен буду еще взять француза Лавизона, бывшего консула нашего в Александрии, и грека драгоманом, и тогда штаб мой составится из немца, армянина, француза и грека. Но ни один из них без сомнения не будет пользоваться доверенностью моей, которой всех более заслуживает, и при малом образовании своем, адъютант мой Харнский.

5-го числа поутру я отплыл из севастопольского рейда. 6-го праздновали мы на фрегате тезоименитство государя. Ветер был способный, и 7-го числа мы открыли берега Анатолии и Румынии; но ветер переменился, мы должны были лавировать перед Босфором и теперь еще лавируем.

Вчера, 8-го числа, мы увидели много малых судов, выходящих из пролива Константинопольского. Сколь ни казались неосновательными слухи, распространившиеся в Севастополе, о разбитии адмирала Рикорда, но я не был убежден, чтобы успехи Ибрагима-паши не привели его уже к вратам Царьграда, а потому и остановил одно из сих судов. То были жители анатолийских берегов, отвозившие произведения свои в Царьград и возвращавшиеся домой. По опросе их, узнал я, что султан живет близ Царьграда, где торговля производилась по-прежнему; они говорили, что Магмет-Али прислал к султану посланника с повинной (так, по крайней мере, слух носился), но боялись распространяться в известиях.

Пролив Босфорский теперь ввиду нашем; мы видим крепость Килию западного берега, но еще не попали в самый пролив, перед коим лавируем.