Собственные записки. 1829–1834

27-го. Я ездил со многими офицерами в Царьград, предварив о том сераскира, который дал нам средства осмотреть некоторые занимательные места города. Нам были приготовлены лошади у Яли-киоска[140], и мы поехали через сад сераля, в коем остановились, прежде всего, осмотреть прекрасную колонну, воздвигнутую на пьедестале; на нем имеется латинская надпись, коей большая половина стерта от времени[141]. Оттуда поехали мы смотреть Монетный двор. Начальник оного принял нас с некоторой гордостью, свойственной прежним обрядам турок, почему и я отвечал ему с некоторым пренебрежением к обычаям их. Мы ходили по всему монетному двору, в коем могли заметить довольно невежества и неустройства в производстве работ. Заведение сие, как я слышал, находится на откупе у армян, которые весьма много при сем наживаются; но они обыкновенно дурно кончают поприще свое в сем месте, ибо были примеры, и в недавнем времени еще один, что откупщик был повешен и все его огромное состояние взято в казну. Сим средством султан выручает то, что у него пропадает чрез плутовство и невежество его поверенных. Турецкая монета имеет весьма мало существенной цены от примеси меди, которую делает правительство, и к коей еще прибавляется значительная часть от откупщиков двора, имеющих право несколько часов в сутки работать в свою пользу. Все мастера и просторабочие на сем заводе армяне, и заметен только один турецкий чиновник, который если и видит плутовство, то вероятно имеет в том свою долю.

Нас повели после того смотреть старый дворец султана[142], который не представляет ничего занимательного; решетчатые украшения беседок, стен и дверей покрыты поблекшей и почерневшей позолотой. Места сии несколько занимательны только по воспоминаниям прежних приемов, которые в оных делали послам, при чем султан сидел в небольшой клетке, приделанной вверху к стене, а визирь с другими чиновниками государства принимал послов в зале внизу, с гордостью, ныне более неуместной здесь. Всего занимательнее были во дворе сем черные и белые евнухи; у них странные и безобразные лица, с выражением злости и женоподобия. Повсюду ходили они по дворам, с любопытством смотрели на нас и обращали на себя наше любопытство, ибо нельзя без чувства содрогания видеть обезображенное и искаженное до такой степени человечество. Провожавшие нас извинились, что нельзя было войти в гарем, потому что султан недавно перевел туда несколько больных жен своих.

Осмотрев строения сии и несколько комнат дворца, провожавший нас бригадный генерал Неджиб-паша, человек весьма простой, знавший, что я охотник до древностей, все изыскивал для меня, как он говорил, антиков и, вспомнив об одном, с поспешностью повел нас смотреть, говоря, что он мне покажет чудовище с женской головой, руками и рыбьим хвостом. Нас повели в какой-то темный сарай, где жил старик-турок. Когда ему сказали, за чем мы пришли, то он побежал на чердак и вынес оттуда деревянный гроб; когда крышку оного открыли, мы увидали египетскую мумию крокодила, у коего хвост был отломлен и к оному приставлена человечья голова; хвост же был приставлен с боку, и сие дало повод туркам уверять, что то было чудовище: столь народ сей склонен верить всему дивному и необыкновенному, хотя приставленная голова ничем не соединялась с туловищем крокодила, и весьма ясно было видно, что нижняя оконечность сего мнимого чудовища не был хвост, а самая голова крокодила. «Мум» по-турецки значит «воск», и когда мы стали говорить по-русски, что это мумия, то окружавшие нас турки уверяли нас, что то истинно не восковые фигуры, а настоящие животные.

Мы продолжали путь свой через другой сад сераля, содержимый в большой нечистоте, и прошли к самой оконечности сераля, всего более в море выдающейся. Место сие высыпано землей и уравнено на вышину до зубцов крепостной стены, окружающей весь город, и на одном краю сей площади имеется небольшая беседка султана, называемая Гюль-хане.

Турки, провожавшие нас, не привыкшие к движению и деятельности, устали от сей небольшой прогулки и настоятельно просили, чтобы зайти отдохнуть и пообедать к Неджиб-паше. Чрез сие я терял время и не мог надеяться пересмотреть всего, что предполагал в сей день; но я принужден был согласиться, дабы не огорчить их. Мы заехали к Неджиб-паше, имеющему дом на берегу Мраморного моря, и отобедали. Некоторые из провожатых наших не упустили сего случая, чтобы напиться допьяна и, по окончании пира они в таком виде повели нас смотреть мечети.