Собственные записки. 1835–1848

На другой день был я у Головина и нашел его много ободрившимся, как душевно, так и телесно после того, как я его видел в Москве, где он совсем было упал духом и силами. Не менее того человек этот, при всем уме его, казалось, не был рожден для управления какою-либо важной должностью, по слабости его характера. Место его в Риге было очень затруднительно по тогдашним смутам между дворянством, землевладельцами и всеми сословиями, введением православия. Головина, вероятно, назначили в сие место, как известного поборника за православие; но тут нельзя было заниматься всякого рода расколами и сектами, как он прежде то делал; надобно было угодить и правительству и предупредить беспорядки, повсюду показывавшиеся от неосторожно принятых мер. Его одолели бароны, и он, не передаваясь ни на какую сторону, действовал по ближайшим впечатлениям, до него доходившим, в пользу баронов, следственно к утеснению народа, и едва ли возможно было в тогдашнее время начертать себе какой-либо основательный путь действий. Он принял меня очень приветливо, и тем кончилось свидание наше. От него поехал я к епархиальному архиерею Филарету. Молодой человек очень образованный, но также затрудненный в исполнении своей обязанности. Он говорил со мной о делах православия и, по-видимому, не доверял постоянству предпринимаемых правительством мер, жаловался на упорство баронов; между тем, ставя в пример случившееся с предместником его, Филарет, как видно, был недоволен своим местом. Он в разговоре объяснял мне много случаев, в коих бароны делали всякие препятствия к водворению православия, но укрывал от меня, что первые порывы народа, возбужденные обещаниями правительства, уже остывали.

Я отобедал у старого сослуживца моего Мандерштерна, еще накануне навестившего меня, и был дружески принят в его семействе. Дня через два приехал я в Нарву, любуясь порядком, заведенным в отправлении службы на почтовых станциях по всей Лифляндии и по удобствам, везде встречаемым проезжими.

Велика была радость Прасковьи Николаевны меня видеть с дочерью. Я провел у нее четыре дня в доме в воспоминаниях старых времен пребывания нашего в Грузии. И в Нарве, где был командиром брат Мандерштерна, не упустил я случая видеть все, замечания достойное, как-то ратушу, сохранившуюся еще в том виде, как она была во время владычества шведов. Там видел я некоторые доспехи Карла XII; но всего более заняло меня рассматривание старинных документов, принадлежащих городу Нарве, подписанных известными лицами, как-то Густавом-Адольфом, Оксенстиерной, Христиною, Карлом XII, Анной Ивановной. Я также навестил бывший дворец Петра Великого, в коем сохраняются еще некоторые вещи домашней его утвари. Вообще Нарва мне очень понравилась как по местоположению своему, так и по роду жизни тамошних жителей. Нет ни шумных собраний, ни роскоши; все живут уединенно и собираются только в небольших кругах, проводя время тихо и с удовольствием. Притом же город сей служит, как бы местом уединения людям, оставившим службу и не имеющим надобности проживать в столице; тут живут многие вдовы людей, занимавших высокие места в правительстве, так что всегда можно найти небольшой круг порядочных и образованных людей. Между последними встретил я у коменданта Мандерштерна отставного генерала Арпса, командовавшего некогда лейб-гвардии Гусарским полком. Он известен был по ловкости своей, образованию и по женитьбе на жене З., которую он увез от мужа, сочетался с ней и теперь с ней живет[137]. Нельзя было избежать разговоров о тогдашнем введении православия в остзейских краях, и я от него слышал вещь совершенно для меня новую, именно, что немецкое дворянство наших провинций не считало себя в составе общего семейства России, но только зависящим от настоящей династии наших государей. Арпс, как обруселый по возможности в службе немец, не показывал особенного пристрастия; но не могло, однако же, от меня укрыться, что известное оскорбление, нанесенное немецкому дворянству скрытыми путями нашего правительства, не было и ему чуждо. Впрочем, человека этого, по уму его и образованию, конечно, можно было считать приятным собеседником.

Москва, 17 мая 1848 г

Пробыв четыре дня в Нарве, я оставил там дочь свою, а сам отправился в Петербург, где остановился у брата Михаила. В кругу родных и многих старых сослуживцев моих меня все еще считали как бы предназначенным к вступлению в службу. Общий говор побудил меня обратиться с вопросом по сему предмету к тому лицу, коему я больше других доверял по его благоразумию и беспристрастию: именно к Семену Николаевичу Корсакову. Я просто спросил его мнения, должен ли я был вступить в службу и получил в ответ слова сии, крепко запечатлевшиеся в памяти моей и в сердце: «Ne dérogez pas ŕ votre caractčre»[138].