Собственные записки. 1835–1848

Такие неосновательные действия вскоре открыли народу глаза. Об обещанных землях и помину более не было; говорили: «обратитесь прежде все, тогда вам дадут земли». Священникам нашим потребовались деньги на содержание себя, семейств своих, новых церквей, которые начали строить; бароны, под защитой законов, строго ограждали права свои, и в народе скоро заметили, что все это дело обрушится на страждущий уже класс. Рвение к переходу в православие исчезло, и многие хотели обратиться к прежнему порядку вещей; но уже было поздно. Гражданский закон наш вменял сие в преступление нововерцам. Говорят, что жены латышей в сем случае оказали более упорства, что они не хотели крестить детей своих в православии, и что будто некоторые из них, во избежание принуждения, топили своих новорожденных; но сие слышал я от немцев, и потому и нельзя поручиться за справедливость сего сказания.

Не менее того число переходящих не увеличивалось. Говорили в Петербурге о 70 000 и ожидали еще более; но это было несправедливо: ибо в числе сем находилась большая часть людей, записавшихся желавшими принять православие, но не вступивших в оное. Это последовало оттого, что правительство, ужаснувшись всеобщего ропота дворянства в остзейских губерниях и желая уверить всех, что дело это было основано на убеждении, предоставило крестьянам сперва записываться желающими, а поступать только через 6 месяцев, дав им это время на размышление. Мера сия была принята тогда уже, когда в народе заметили, сколь мало можно было подаваться на обещание правительства, и потому почти все вновь записавшиеся не возвращались более к нашему духовенству, и имена их наполняли только списки, посылаемые в столицу.

Наведываясь в течение сей поездки моей о сем переходе латышей в православие, я узнал, что первая мысль о сем была подана правительству нашему миссионерами гернгутеров[132], которые, озлобленные в отправлении обязанностей своих лютеранскими пасторами, хотели было водворить свое учение между латышами, но были отвергнуты местным духовенством. В отмщение за сие гернгутеры будто погрозились сразить их введением русского закона, в чем им и удалось происками в Петербурге.

Слышал я также, что правительство наше, изыскивая все средства к достижению своей цели, подсылало будто людей с волшебными фонарями, в коих они, показывая народу картофель в необыкновенном размере, говорили, что такой плод произрастает на обещанных землях; но сказание это, может быть, и насмешка.

В Петербург долго шло прение, вводить ли или не вводить православие в остзейских губерниях.

Высшие чины правительства разделились на две партии: русскую и немецкую. К первой принадлежал государь, ко второй царская фамилия. Министр внутренних дел Перовский, на ком возлежало исполнение сего предположения, просил положительно государя, перед отъездом его за границу, обнаружить свои намерения, дабы ему иметь, на чем основать свои действия. Государь обнаружил только желание свое, чтобы дело сбылось, но вместе и волю свою, дабы его имя было устранено в сем деле. Перовский, движимый безотчетной любовью ко всему отечественному, много встречал препятствий в отсутствие государя со стороны наследника, но настаивал на возможности и совершении дела, близкого к его образу мыслей. Успех, им достигнутый на первых порах, не имел дальнейших последствий, невзирая на то, что в Петербурге радовались перерождению Остзейского края.

В эту самую эпоху посетил я страну сию, где застал в низшем классе угнетение, а в верхнем и среднем озлобление с презрением против русских. Невзирая на отчетливость немцев во всех сношениях, какого бы они рода ни были, нерасположение их к нам могло проскакивать и при внимательном наблюдении явно обнаруживалось. Россия навсегда лишилась преданности нашего дворянства, говорили бароны, и чувство сие более невозвратимо. Конечно, нам не для чего было и искать с толикими пожертвованиями расположения остзейского дворянства, и обнаружение чувств их могло только лучше предостеречь нас на счет их образа мыслей и того, чего от них можно было ожидать; но пути, коими мы следовали, не были прямые. И без сих скрытных и возмутительных средств можно было всегда видеть, что они не терпят русских, а только усердствовали к царской фамилии, пока были ласкаемы и награждаемы щедротами нашего произведения и преимуществами на счет настоящих сынов общего отечества.

Марта 21-го (1848), с. Скорняково

Мы приехали в Ригу в последних числах декабря. Хотелось мне видеться с комендантом Мандерштерном, некогда сослуживцем моим; но мне тогда не удалось сие по краткости времени, и мы продолжали путь свой в Митаву, куда приехали часов в 10 вечера и поместились в трактире. Жена в ту же минуту отправилась к сестре своей; вскоре явилась и она с детьми.