Сочинение на тему

Следующей песней заиграл Мираж. С Гулькиной. То, что надо: медляк. Милда позволила мне взять себя за руку, и мы зашли на танцпол. Он находился на небольшом возвышении, луж там было не так уж и много.

— Одной рукой возьми меня здесь, а другой — держи мою так. Глазами смотри вот сюда. Голову прямее держи. Двигайся сюда… Поворачивай… Переходи… Теперь — сюда… — Вокруг нас других танцующих было немного. Никто не мешал. По краям площадки стояли другие ребята. Старшие девочки, глядя на нас, поначалу бросали насмешливые взгляды, криво улыбались. Затем — их выражение лиц выпрямились. На нас смотрели, как бы — немного завидуя и восхищаясь. До меня дошло, что танец получился крайне удачно. Я сам подивился той лёгкости и сноровки, с которой мы двигались в такт музыки. Иногда наступали на лужи, но это нас беспокоило меньше всего. Четыре минуты песни промелькнули как один миг. Когда стихло — я не хотел её отпускать. — Теперь держи меня за эту руку и проводи на место, где взял, — сказала Милда, — иначе — больше никто с тобой танцевать не пойдёт, так положено…

Я проводил девушку как надо и, дождавшись — когда к ней подойдут подруги, оставил её. После всего что было, часто приходил на ум вопрос: почему мне Милда была так неприятна вначале? Что с ней не так? Красивая и умная, очень хорошо одетая. Национальные предрассудки и противоречия? В наших краях в то время об этом даже не думали. Тогда что? Спустя много лет, я постепенно начинал понимать. Её взгляд. Прямой, честный, не терпящий и миллиграмма лжи и лицемерия. Голубое сияние прожигало меня насквозь, как рентген. Внутри моей сущности открывались тёмные углы, ранее — тщательно скрываемые прежде всего — от самого себя. Пороки, всякая нечистота показывали мне — кто я такой на самом деле. Это очень неприятно, сознание привыкло считать себя хорошим, пожалуй — великолепным. А тут — такое! Не сметь! Взор внутри эго жмурится, закрывает видение своего несовершенства, духовной пустоты. Наружу вылезает негодование: «это не я плохой, а она». И уже не вспоминаешь, что секунду назад лицезрел что-то тёмное внутри себя, весь негатив обращён на причину ощущения. Переваливание с больной головы на здоровую. «Она виновата, она — противная сволочь». Немного становилось легче, но лучше от этого я не становился. Лишь признав, наконец, что всё увиденное внутри — это я и только я, мне начало приносить удовольствие пребывание рядом со столь милой девушкой. Как рядом с иконой. Наверное, я несколько идеализирую Милду, во всяком случае — она была слишком чиста для меня. Лучше всего — объяснить это так.

Вечер окончился, все разошлись. Мне уже не хотелось получать призы и подарки. Я и так вытащил главный приз. Подороже того, что надавали Гоги. И это — отнюдь не жевательная резинка. Видимо, ради того вечера и ехал я в лагерь. Вовсе — не за стандартными развлечениями и угощением. Что-то ценное я тогда вынес. То, что ещё предстоит осознать.

Яркое утро дня отъезда ознаменовалось суетой. Все носились взад-вперёд на склад, собирая вещи. Как муравьи. Будто — заранее нельзя было. На торжественную линейку я в последний раз одел парадную форму с галстуком. Правда — в то время ещё никто из нас не знал, что никому не нужная ныне пионерская организация доживает свои последние годы. В последующем — про белые рубашечки и голубые брючки все забыли. Но в восемьдесят восьмом — пока что регламент чтили. На это последнее издыхание молчаливо взирали изображения пионеров-героев. Они как бы вопрошали: «Неужели — наши жизни отданы только ради жалких пятидесяти лет мира и благополучия? Неужели наш великий подвиг больше никому не нужен? Останемся ли мы хотя бы в памяти?» После докладов командиров о построении и приветственной речи начальницы — флаг торжественно спустили и унесли храниться на безвестный склад, до следующего раза. Три года он будет ещё востребован.

Потом — принесли коллективные фотографии. Деньги за них взяли на «Родительском дне», а принесли только сейчас. Начался обмен автографами. После — особо сдружившиеся черкали друг другу адреса, в наивной надежде общаться и далее. Я так же написал свой адрес нескольким людям. Вынув чистую тетрадку, на пол со звоном вывалился металлический рубль с Лениным. Он так никуда и не понадобился. Засунув монету в карман, я заложил остатки вещей в чемодан и вышел наружу. Все ждали автобусов. Прошло ещё около часа, пока кочегар Геннадий не открыл ворота, запустив транспорт на главную аллею. Заранее развернувшись, машины заезжали задним ходом, очень медленно. Это вызвало недовольство у некоторых. Поскорее уехать домой желали почти все.