Сочинения

XI. После сего кто–нибудь потребует, может быть, чтобы истина содержащаяся в словах святого Моисея пояснена была какими–нибудь примерами церковными. Требование справедливое и заслуживающее того, чтобы немедленно удовлетворить ему. Начнем же с ближайшего и известного. Какое, думаем, было в недавнее время искушение, когда несчастный Несторий, превратившись вдруг из овцы в волка, начал терзать стадо Христово, когда большинство даже угрызаемых им считали его овцой и потому более терпели от угрызений его? Ибо мог ли кто легко прийти к мысли, что погрешает тот, кто избран по решению верховной власти [ [20]], к кому весьма привержены священники, кто, пользуясь большой любовью святых и величайшим уважением народа, каждый день всенародно изъяснял глаголы Божии и опровергал всякия вредные заблуждения иудеев и язычников? Как, наконец, не мог удостоверить всякого, что поучает правому, проповедует правое, мыслит правое тот, кто, в видах открыть слух к одной своей ереси, нападал на богохульства всех ересей? [ [21]] Но это–то и было то, о чем говорит Моисей: искушает вас Господь Бог ваш, аще любите Его, или нет. Но оставим Нестория, который всегда более удивлял, нежели приносил пользы, более славен был, нежели опытен, более по человеческому благоволению возвысился на время во мнении толпы, нежели по Божию. Вспомним лучше о тех, которые, имея большой успех и обширную деятельность, послужили для людей, православных в немалое искушение. Так, предки наши говорят, что в Паннонии Фотин был искушением для Церкви Сирмийской, в которой он, после того, как включен был в число священников по большой любви к нему всех и управлял ею несколько времени, как православный, вдруг, будто злой пророк или сновидец, обозначаемый Моисеем, начал убеждать вверенный ему народ Божий, да последует богам иным, то есть чуждым заблуждениям, дотоле неизвестным ему. Но это дело обыкновенное. Пагубно же то, что к беззаконию такому он употреблял несредственные пособия; ибо имел большие дарования, был отлично учен и обладал великим даром слова, потому что пространно и сильно состязался и писал на обоих языках, как видно это из оставшихся от него сочинений, написанных частью на греческом, частью на латинском языке. Но хорошо, что порученные ему овцы Христовы, весьма бдительные и осторожные в отношении к кафолической вере, скоро обратили внимание на глаголы предостерегающего Моисея, и хотя удивлялись красноречию пророка и пастыря своего, однако и искушение уразумели; ибо за кем следовали прежде, как за овном стада, того стали наконец бегать, как волка. И не один Фотин, но и Аполлинарий вразумляют нас примером своим относительно опасности означенного искушения церковного и вместе напоминают нам о тщательнейшем хранении веры. Ибо и он породил для слушателей своих большие смятения и большие бедствия; потому что в одну сторону влек их авторитет Церкви, а в другую привычка к учителю, так что они, колеблясь и влаясь [ [22]] между тою и другою, постоянно недоумевали, куда им лучше пристать. Подумают, что Фотин был из числа таких мужей, что его без труда можно было презреть? Напротив, он был так велик и славен, что ему большей частью чрезвычайно скоро верилось. Ибо кто лучше его по проницательности ума, по трудолюбию, по учености? Как много ересей подавил он большими сочинениями, сколько опроверг он враждебных вере заблуждений, доказательством этого служит превосходное и огромное сочинение, заключающее в себе не менее тридцати книг, в которых он большой грудой доказательств разбил безумные клеветы Порфирия. Долго припоминать обо всех сочинениях его, которыми он поистине мог бы сравниться с превосходнейшими строителями (1 Кор.3:10) церкви, если бы, увлекаясь непотребной страстью к еретической пытливости, не выдумал что–то новое, чем и труды свои все осквернил, как бы примесью какой–нибудь проказы, и сделал то, чтобы учение его называлось не столько строением, сколько искушением церкви.