Сочинения

На репутацию Пруденция тяжело легла суровая оценка, данная ему К.С. Льюисом в «Аллегории Любви» (Lewis 1936, 66–73). Льюис считает Psych. жалким началом аллегорической поэмы, порожденным напряженным желанием жанра: стремление к определенному сорту литературы не обязательно порождает производительную способность, но склонно порождать иллюзию, что результат достигнут. «Психомахия не удалась, частично потому, что Пруденций по природе лирический и мыслящий поэт — есть некое тонкое, сумрачное величие в Гамартигении — которому эпическая манера дается трудно, частично по более глубоким причинам». Льюис считает, что битва вообще менее адекватная аллегория для душевной жизни, чем путешествие, и что поведение добродетелей, вынужденных подчиняться эпическим шаблонам, приводит к абсурдному несоответствию их характерам (Смирение, размахивающее отрубленной головой врага, — может быть, самый колоритный, но далеко не единственный пример). С тех пор многое изменилось, и аллегория Пруденция находит более дифференцированные трактовки (и в ее отношении с христианской типологией, с эпической традицией, etc.), хотя автор сравнительно недавнего обзора концепций (Paxson 1994, chap. 3) все-таки начинает с того, что отмечает ее «paradoxical status» — с одной стороны, важнейшего по исторической влиятельности текста, с другой — видимой скудности и линейности ее эстетических конструкций.

Среди прочего вопрос о поэтической состоятельности Psych. связан с вопросом о культурной ориентации ее автора. Распространено мнение, что отношение Пруденция к классической культуре есть христианский гуманизм, стремящийся инкорпорировать блестящую языческую культуру в новую христианскую цивилизацию; М. Лаваренн, не отличая — как и многие другие — в этом смысле Пруденция от его земляка, добросовестного вергилиепоклонника Ювенка, описывает его позицию стихом Шенье: Sur des pensers nouveaux, faisons des vers antiques. Это мнение (выраженное, напр., в кн. Witke 1970) встретило сильную критику М. Смита (Smith 1976), утверждающего, что «одновременным использованием разных лингвистических моделей Пруденций соотносит свою аллегорию душевной брани с богооткровенной историей спасения и с языческим искажением истории, воплощенным в вергилиевской Энеиде»; что формальный классицизм Пруденция — переходный феномен в раннехристианской поэзии, объясняющийся не только личной заинтересованностью поэта в литературных предшественниках, но и чувствительностью к аудитории, испытывавшей «отчаянную нужду в стабильности»; что Пруденция от Ювенка отличает разрыв с римским либерализмом, произведенный Церковью и Феодосием и вполне разделяемый Пруденцием (ibid., 5, 10, 20f.). Язык Psych., где в среднем один гекзаметр из десяти содержит прямое заимствование из Вергилия, — псевдо-эпический; реагируя на вергилиевский культ конца IV в., Пруденций использует Вергилия как оружие против него самого. Техника, им используемая, близко напоминает центон (образцы которого в ту эпоху дают Авсоний и Фальтония Проба)[51]. Парадокс этой техники Пруденция, говорит Смит, — в том, что, создавая ткань из самого классического поэта, она пренебрегает классическим декорумом. «Не только враги, безумцы и монстры Энеиды толпятся вокруг христианских пороков». Благочестивая речь Эвандра дает имя ложной религии; львиная шкура Энея служит седлом Гордыне; мать Энея, олицетворенная Любовь, воплощена в «старой распутной алкоголичке Сладострастности», между тем как Доблести воспринимают черты худших персонажей Энеиды, например, Мезентия. «Вследствие такого неклассического смешения целостный mythos Энеиды, интерпретация исторического прогресса в терминах борьбы ради основания и построения Рима, Града Человеческого, теряет ясность, являющуюся необходимым условием веры. Это та ясность, которую Макробий в Сатурналиях пытается сохранить вопреки христианству… Contra paganos Пруденций заявляет в Психомахии, что есть пространство лишь для одного мифа, одной веры, и что это было открыто ради спасения человека в Писании. Он запускает Вергилия в подобное центону расщепление, чтобы вызвать в памяти образ Града Человеческого, расшатанного греховным раздором: если Вергилий — архитектор этого города, то тем хуже для него» (ibid., 295f.).

* * *

Лет через четыреста после смерти Пруденция, в каролингские времена, когда Луп Ферьерский написал «Аврелий Пруденций многими весьма хвалим»[52], имя Пруденция попадает в несколько стихотворений каталогического свойства. Алкуин упоминает его в гекзаметрическом описании йоркской библиотеки[53], Вандальберт Прюмский — в написанном фалековым стихом «Соттепйайо», предваряющем его «Мартиролог»[54], а Теодульф Орлеанский — в элегиках, имеющих название «О книгах, кои я привычен был читать»:[55]