Я не знаю точно, несмотря на долгие разыскания, каково происхождение нашей семьи, но знаю, что члены ее были приорами[115]
около 1300 года, т. е. примерно через восемь лет после учреждения этой магистратуры, и первыми в нашем доме, занимавшими эту должность, были Симоне и Лионе, состоявшие даже гонфалоньерами справедливости[116]. Не знаю, к какому сословию они принадлежали, но род наш долгое время, т. е. около восьмидесяти лет, был средним по богатству и состоянию, и мы были, говоря попросту, добрыми пополанами[117]. Впоследствии он настолько вырос, сперва по богатству, а затем и по положению, что был всегда и состоит теперь, особенно по положению, одним из первых в городе; род наш был осыпан почестями, члены его занимали все возможные должности и до сего дня пятнадцать раз были гонфалоньерами справедливости. Во Флоренции не больше пяти семейств, исполнявших эту должность чаще. Довольно о нашем доме вообще. Скажу теперь о каждом человеке отдельно, т. e. о тех, кто больше выделялся по личным качествам и по положению.Мессер Пьеро, от которого мы происходим, был рыцарем, но я не знаю, кем и за что пожаловано ему это достоинство; это был человек богатый, управлявший тосканскими делами мессера Никколо Аччайоли, великого сенешаля королевства Неаполитанского, и руководивший за него постройкой стены Чертозы. Он был один раз гонфалоньером справедливости, а в остальном выделялся мало. У него был единственный сын, Луиджи, о котором сейчас пойдет речь. По смерти отца, мессер Луиджи, единственный сын мессера Пьеро, опасаясь, как бы тело его отца, как ростовщика, не было лишено погребения епископом, сговорился с этим епископом, и ему пришлось уплатить налог на случайные доходы; он пользовался при этом советами фра Луиджи Марсили, монаха монастыря блаженного Августина, знаменитейшего богослова, который нашел, что этого достаточно даже для спасения души. Об этом деле он оставил подробные воспоминания, записанные им самим в книге, на которую я и ссылаюсь. Впоследствии это был богач, может быть, самый богатый человек в городе. Он занимал много должностей, не раз был послом при папе, при Джованни Галеаццо, герцоге миланском[118]
, и при Людовике, герцоге анжуйском[119], когда тот явился в Италию для похода на Неаполь против короля Карла. Он занимал и другие места, какие – точно не знаю, был, между прочим, викарием Сан Миниато; в должности этой он приобрел такое расположение подвластных, что при отъезде они оказали ему величайшие и совсем новые почести, поместив в одной из своих зал портрет его во весь рост; но преемник его из зависти велел его замазать. Он был три раза гонфалоньером справедливости, и его первый гонфалоньерат пришелся в пору больших городских смут, так как при его предшественнике Сальвестро Медичи[120] народ сжег и разграбил дома многих первейших граждан города; когда он пытался успокоить эти волнения, простой народ и чомпи, не сомневаясь, что при водворении спокойствия в городе они будут наказаны за пожары и грабежи, составили заговор, подстрекаемые к тому же коллегией восьми[121] по военный делам, в которой сидели враги оптиматов, очень влиятельные в народе, а с другой стороны – Сальвестро Медичи и его сторонниками из числа граждан; это дошло до синьоров, приказавших задержать несколько человек (в том числе самого Сальвестро), от которых они узнали в чем дело; тогда толпа возмутилась и подожгла дома гонфалоньера и многих других граждан. Затем она силой захватила дворец подеста[122] и, наконец, ворвалась во дворец синьории, выгнала синьоров из дворца, сместила их с должностей и выбрала на их место других. Во время этого бунта гонфалоньер Луиджи был сделан рыцарем[123], а затем выслан в свою виллу в Поппиапо; таким образом, в течение двух или трех дней одни и те же люди сожгли его дом, сместили с должности, изгнали его из города и сделали его рыцарем.