Речь посвящена Саллюстию — другу и товарищу Юлиана по оружию; вероятно, это тот самый Саллюстий, который был философом-неоплатоником ямвлиховской школы и написал около 360 г. трактат
Буду говорить, полагаю, о самом важном <130b> для всех, "сколькие дышат и влачатся по земле"[187]
, причастны бытию, разумной душе[188] и уму; не менее, чем для всех остальных, это важно и для меня. Ибо я — спутник[189] Царя Солнца. <130c> Я сам по себе[190] следую Гелиосу, чему имею точнейшие доказательства[191]; во всяком случае, мне позволено сказать, не подвергая себя порицанию, что сызмальства влечение к сиянию этого бога глубоко проникло в меня, и с самых малых лет мой рассудок совершенно изменялся [έξιστάμην] благодаря свету, просвещающему эфир, так что я не только желал непрестанно смотреть на Солнце, но и когда я выходил [из дома] ночью и небесный свод был чист и безоблачен, я отбросив всё [земное], <130d> направляя себя к красоте небес, и не обращал внимания ни на то, что кто-нибудь мог сказать мне, ни на то, что мне говорили, ни на то, что сам делал[192]. [Отдаваясь созерцанию неба,] я находил излишним заниматься этими обыденными вещами, быть человеком многодеятельным: когда у меня еще только начинала расти борода, кое-кто предполагал во мне астроманта[193]. <131a> Клянусь богами, никогда книга об этом не попадала мне в руки, я даже не знал, что есть такая наука. Но зачем я говорю об этом, имея сказать большее? Стоит ли мне рассказывать, как в те дни я думал о богах? Пусть мрак[194] погрузится в забвение! Пусть сказанное мной засвидетельствует, что небесный свет освещал все вокруг меня, что он пробудил и побудил меня к его созерцанию, и уже тогда я знал, что Луна движется в сторону, противоположную движению Вселенной, хотя еще и не встречал ни одного <131b> из философствующих об этом. Я же завидовал [благому] жребию того, кому бог дал унаследовать тело, сплоченное из семени священника и пророка [ιεροϋ καί προφητικού συμπαγέν σπέρματος], так что он мог открывать сокровищницу мудрости; я не презирал жребия, которым меня наградил бог [Солнце] — того, что я родился в роду царствующем и повелевающем Землей в мое время; ибо я был ведом <131c> этим богом [к царству], если нам и в самом деле следует верить мудрецам, что он — отец всех людей[195]. Ибо истинно сказано, что человек и Солнце вместе порождают человека[196], и что бог засеял эту Землю душами, происшедшими не от него только, но и от других богов[197], а потому души образом своих жизней являют то, что они выбрали. Прекраснейше же — унаследовать участь раба бога в третьем колене, от длинной и непрерывной чреды предков; и отнюдь не может быть унизительным знание того, что кто-то по природе стремится быть слугой[198] бога, и что он один из всех, <131d> или вместе с немногими посвящает себя служению этому господу.Давайте же сколь возможно лучше справим праздник, который царствующий город[199]
украшает ежегодными жертвоприношениями[200]. Я хорошо знаю, что тяжело постичь, сколь велико невидимое, умозаключая только из его явления[201], сказать же об этом, вероятно, невозможно, <132a> даже если говорить о нем хуже, чем оно того достойно. Ибо мне хорошо известно, что никто в мире не может сказать того, что было бы достойным Солнца и не погрешить в мере своих похвал — это было бы наибольшим из того, что человек здесь может достигнуть. Но что до меня, то может быть Гермес — бог красноречия — придет мне на помощь, а с ним и Музы, и Аполлон Мусагет[202] <132b> (ибо речи свойственны и ему), и, возможно, они дозволят мне сказать только то, что любезно богам, то, что должен говорить человек и во что верить относительно их. Как же мне восхвалить его? Разве не ясно, что если я опишу его [Гелиоса-Солнца] сущность, опишу то, откуда она, опишу его силы и энергии — и явные, и неявные, — благодаяния, совершаемые им во всех мирах[203], то такая похвала этому богу не будет лживой? Отсюда и должно начать. <132c>