Сочинения

Но этот видимый диск, третий[210] [по уровню бог], есть, очевидно, для чувственных вещей причина их спасения[211], этот видимый Гелиос-Солнце[212] есть причина стольких благ для видимых богов[213] , сколькими, как мы говорим, наделяет то великое Солнце умных богов. Тот, кто изучает невидимое, опираясь на видимые вещи, имеет и иные доказательства этого[214]. <133d> Ибо, прежде всего, разве не есть сам свет — некий бестелесный и божественный, сущий в действительности эйдос прозрачности [διαφανούς]? Теперь, что касается самой прозрачности, того, что она есть: она есть, так сказать, соподлежащее стихий, некий особый эйдос, имеющий отношение к ним, эйдос не телесный и не составленный, который нельзя считать качеством телесного[215]. Следовательно, ты не скажешь, что теплота есть отличительная особенность <134a> прозрачности, или, напротив, холод, а также ни твердость, ни мягкость, ни другое что-либо, связанное с осязанием, обонянием или вкусом[216], очевидно, эта природа подчиняется только зрению, поскольку оно приходит к действительности благодаря свету. Свет есть эйдос этой природы[217], которая есть что-то наподобие материи, подлежащей и сопротяженной телам. Эйдос света бестелесен, возвышен, и словно бы расцветает лучами Солнца. Учение финикийцев — мужей, в вещах божественных мудрых и знающих, — говорит, что лучи света, распространившиеся повсюду, суть незапятнанная <134b> [претерпеванием] действие чистого Ума. Наше учение не противоречит этому, если только кто-нибудь не станет полагать, что его источник есть тело, но предположит его источником незапятнанную [материей] энергию Ума[218], изливающую свет в свою сферу [είς την οίκείαν] и достигающую центра всего Неба[219], откуда она просвещает всё и наполняет силами круги небес и все вещи — божественным и немерцающим [άχράντω] светом. Произведенное [έργα] Солнцем осуществилось в богах, чего мы слегка касались немного раньше[220] и о чем еще кратко скажем. <134c> Все, в первую очередь, что мы видим посредством зрения, есть только имя, лишенное деятельности, если мы не добавим к нему водительство и помощь света. И что, вообще говоря, могло бы быть видимо, если бы не было приведено в соприкосновение со светом, чтобы получить благодаря этому эйдос, так же как материя получает форму под рукой мастера? Само по себе золото не есть ни статуя, ни какой-либо образ; оно таково не прежде, чем мастер придаст ему соответствующую форму. Также и все, что по своей природе видимо, если не будет полагаться <134d> вместе со светом, всецело будет лишено видимости. Соответственно, благодаря даянию зрения тем, кто видит, и видимости предметам зрения, единой энергией полагается совершенство двух природ: видящего и видимого[221], так что и в эйдосах, и в сущности выражаются ее совершенства.

Однако сказанное, похоже, чересчур тонко; что же до того [бога], за кем все мы — невежи и частные лица, философы и ораторы — следуем, то что за силой обладает этот бог в космосе, когда он заходит и восходит? Он творит ночь и день и, очевидно, перемещается, управляет и переменяет Вселенную. <135a> Какой бы иной звезде могла принадлежать эта сила? Как же, исходя из этого [видимого движения], можно не верить в то, что и вещи более божественные — невидимые и божественные роды умных сверхкосмических богов — наполняются благовидной силой, исходящей от Солнца, которому даже хор звезд уступает [место водителя хора] и кому следуют все порожденные вещи, направляемые его провидением? Планеты <135b> ведут вкруг него хоровод[222], держась определенной дистанции, словно вокруг своего царя. Они кругообращаются с величайшим гармоническим совершенством, делая определенные остановки [στηριγμούς], они движутся вперед и назад по своим орбитам[223] — те, что достигли знания в изучении [небесных] сфер, называют их видимыми движениями; и то, что свет Луны растет и убывает в зависимости от того, насколько она близка к Солнцу, — это, по-моему, ясно для всех. Тогда разве не естественно предположить, что превосходнейшая[224] упорядоченность тел умных богов <135c> аналогична этому [явленному в чувственном небе] порядку?