Сочинения

Теперь, тело состоит из определенных частей, как то: из глаз, рук, ног, но привходят также волосы, ногти, дерьмо [ῤύπος] и весь род подобных отделений, без которых человеческое тело быть не способно; тогда, разве не смешно считать первичными эти вот части, <189c> то есть волосы, ногти, дерьмо и прочие неприятные отделения, а не достойнейшие и важнейшие, каковы органы восприятий, а между ними особенно те, что суть основания рассудка, каковы зрение и слух. Поскольку они служат рассудочному мышлению [φρόνησαν], то в случае, если душа глубоко зарылась в тело, они способствуют ее быстрейшему очищению, помогают ей стать пользующейся чистотой и устойчивостью мыслительной силы, или же, как некто думает, душа проходит сквозь них, как сквозь каналы[476]. <189d> Ибо, говорим мы, душа порождает знание, собирая частичные чувственные восприятия и связывая их благодаря памяти. Что касается меня, то я думаю, что если бы не было несовершенства самой души, или же несовершенства души, сопряженного с помехами со стороны многоразличных вещей, созданных в ней восприятием внешнего, то невозможно было бы и восприятие чувственных вещей. Но речь об этом сейчас неуместна.

А потому, вернемся к разделениям кинической философии. <190a> Ясно, что киники полагали философию состоящей из двух частей, так же как Аристотель и Платон, а именно — из теоретической и практической части, очевидно, потому, что они понимали и сознавали, что человеку но природе свойственно делать и знать. И хотя они уклонялись от умозрений природы, это не опровергает наших слов. Ибо известно, что и Сократ и многие другие посвящали себя различным созерцаниям, но не ради чего иного, как ради практики. Ибо и знание себя <190b> мыслилось ими точным знанием того, что принадлежит душе, а что телу. Они придавали душе природное руководство, а служение — телу. Поэтому, видимо, они заботились о добродетели, самообладании, скромности, свободе, поэтому становились не имеющими всякой зависти, робости, суеверия. Но это, скажешь ты, не то, что мы о них думаем; мы полагаем, они не были серьезны, но могли рисковать ценнейшим[477] в этом презрении тела, <190c> как говорил и Сократ, провозглашая, что философия есть упражнение в смерти[478], но поскольку киники стремились к этой же цели изо дня в день, не следует удивляться [ζηλωτοι] ими более, чем другими, мы же считаем их людьми жалкими и совершенно неразумными. Но для чего они вершили эти труды? Конечно же, не тщеславия ради, как это ты говоришь. Ибо как бы они могли снискать одобрения других поеданием сырого мяса? Да и ты сам, конечно, едва ли одобряешь это. И когда ты одеваешь грубый спартанский плащ, <190d> отпускаешь длинные волосы, подражая изображениям того мужа[479], неужели ты думаешь снискать себе расположение большинства, не предполагая в то же время, что тот достоин восторга? Один или двое ценили его при жизни, но число людей, куда большее десяти мириадов, кривило рот из-за отвращения и желания сблевать [ὕπο τῆς ναυτίας καὶ βδελυρίας], и они были лишены аппетита до тех пор, пока их слуги не восстанавливали его посредством ароматов, мирра и сладостей. Так вот, славный герой поражал своим странным поведением <191 a> тех, кто является такими, каковы

Ныне живущие люди[480]

,

хотя он не низок, если понимать его в духе [κατἀ σύνεσιν] Диогена. Как и Сократ сказал о себе, что он с любовью принял образ жизни обличителя, исследуя во всех отношениях данный ему оракул и тем самым осуществляя, как он полагал, богопочитание, — не иначе, думаю я, обстояло дело и с Диогеном, ибо он был убежден, что, философствуя, исполняет волю Аполлона и что должен всё испытать сам, <191b> не руководствуясь мнениями других, могущими оказаться как истинными, так и лживыми. Так что, согласно Диогену, не все сказанное Пифагором или же кем-либо, подобным ему, достойно доверия. Ибо отнюдь не человека, но Бога полагал он основателем философии. Но что же, <191c> скажешь ты, делать с поеданием многоногих? Сейчас я отвечу.

Плотоядение [σαρκοφαγίαν] одни предполагают естественным для человека, меньшие же думают, что поступать так человеку не пристало; об этом немало спорят. Если не желаешь оставаться праздным, можешь взглянуть на книги об этом собственными глазами. Их-то и считал нужным опровергать Диоген. Сам же он думал следующим образом: если кто-либо может беззаботно есть мясо, как все те животные, для которых это естественно, <191d> и может делать это охотно и без вреда для себя, а лучше сказать, принося пользу телу, тогда он вправе полагать, что мясоядение вполне согласно с природой. Если же он от этого имеет вред, тогда, очевидно, он должен думать, что это несвойственно человеку и что он должен во что бы то ни стало отказаться от него. Но и в отношении этого вопроса у тебя есть своя теория, возможно, слишком натянутая, но существует и иная теория, более родственная киническому учению; прежде же мне следует яснее описать цель этой философии.