(5) Ведь у римлян есть лишь одно, и притом давнее, основание для войн со всеми племенами, народами, царями — глубоко укоренившееся в них желание владычества и богатств. Вот почему они сперва начали войну против македонского царя Филиппа[708]
, притворившись его друзьями, пока их теснили карфагеняне[709]. (6) Шедшего ему на помощь Антиоха они, сделав ему уступки в Азии[710], вероломно отвлекли от него; но вскоре, разбив Филиппа, отняли у Антиоха все его земли по эту сторону Тавра и десять тысяч талантов[711]. (7) Затем Персея, сына Филиппа, после ряда сражений, происходивших с переменным успехом, принятого ими под покровительство богов на Самофракии, они, хитрые и изобретательные в своем вероломстве, так как по договору они обязаны были сохранить ему жизнь, умертвили, не давая ему спать[712]. (8) Евмена, чью дружбу они с похвальбой выставляют напоказ, они сперва выдали Антиоху в уплату за мир; впоследствии, поручив ему охрану захваченных земель, они поборами и оскорблениями сделали царя самым жалким из рабов[713]. Подделав нечестивое завещание[714], они сына его Аристоника за то, что он потребовал возвращения ему царства отца, провели во время триумфа, словно он был врагом; Азию захватили. (9) Наконец после смерти Никомеда они разграбили всю Вифинию, хотя в том, что у Нисы, которую он провозгласил царицей[715], родился сын, сомнений не было.(10) Стоит ли мне говорить о себе? Хотя царства и тетрархии со всех сторон отделяли меня от их державы, все же, так как я, по слухам, богат и не намерен быть рабом, они с помощью Никомеда начали войну против меня[716]
, прекрасно понявшего их преступный замысел и наперед предсказавшего критянам, единственному свободному народу в те времена, и царю Птолемею[717] то, что впоследствии и произошло. (11) И вот я в отмщение за обиды вытеснил Никомеда из Вифинии и возвратил себе Азию, эту военную добычу, взятую у царя Антиоха, и избавил Грецию от тяжкого рабства. (12) Моим первоначальным успехам помешал Архелай, последний из рабов, предав мое войско[718], и те, кого от войны удержала трусость, вернее, ложный расчет на то, что они будут в безопасности благодаря моим стараниям, несут за это жесточайшую кару; это Птолемей, за деньги изо дня в день добивающийся отсрочки войны; это критяне, однажды уже подвергшиеся нападению[719]; для них война окончится, только когда их истребят.(13) Я, со своей стороны, понимая, что междоусобицы в Риме[720]
принесли мне перемирие, но не мир, несмотря на отказ Тиграна, поздно признавшего справедливость моих слов, в то время как ты был далеко, а все остальные — покорны, все же возобновил военные действия[721] и на суше под Халкедоном разбил римского полководца Марка Котту, а на море захватил его великолепный флот. (14) Во время затянувшейся осады Кизика, где я находился с многочисленным войском, мне не хватило припасов, причем никто из окружающих не приходил мне на помощь; в то же время подвозу по морю мешала зима. В этих обстоятельствах, а не под давлением врагов я, попытавшись возвратиться в царство своих отцов, при кораблекрушениях под Парием и под Гераклеей потерял вместе с флотом своих лучших солдат. (15) Затем, после того как я под Кабирой привел в порядок свое войско и между мной и Лукуллом[722] произошли с переменным успехом сражения, нас обоих снова постиг голод. Лукуллу оказывало помощь царство Ариобарзана[723], не пострадавшее от войны; я же, так как все ближайшие области были опустошены, отступил в Армению, а римляне не следовали за мной, но были верны своему обыкновению разорять все царства до основания; так как они ввиду недостатка места не дали многочисленным военным силам Тиграна вступить в бой, то они и выдают его опрометчивость за свою победу.