Сочинения

В «Очерках Бородинского сражения» есть очень яркие строки, через которые мы можем понять природу прозы Федора Глинки, да и его поэзии тоже. «Поставьте себя на одной из высот, не входя в Бородино, где-нибудь на Большой Смоленской дороге, лицом к Москве, и посмотрите, что делается за Бородином, за Колочею, за этими ручьями с именами и без имени, за этими оврагами, крутизнами и ямницами. Примечаете ли вы, что поле Бородинское, теперь поле достопамятное, — силится рассказать вам какую-то легенду заветную, давнее предание? О каком-то великом событии сохранило оно память в именах урочищ своих. Войня, Колоча, Огник, Стонец не ясно ли говорят вам, что и прежде здесь люди воевали, колотились, палили и стонали?» За видимостью, за внешним ходом событий писатель стремится выявить и многослойность мира, и невидимые нити, связующие времена и пространства, нити, за которыми стоит все та же «бессмертия тайна», строящая жизнь в ее глубине. События разных эпох перекликаются, «рифмуются» — это Глинка прекрасно видел именно потому, что был поэтом, — и выходят в вечность. «-..Все как океан, — писал Ф. М. Достоевский, — все течет в соприкасается, в одном месте тронешь, в другом конце мира отдается». Проза Глинки являет это единство воочию. За событиями, скажем, 1812 года, писатель видит космические потрясения, следствия человеческих беззаконий. Историческая проза в этом смысле — продолжение философской лирики. И ход художественной мысли автора тот же: описание события — его смысл — выход в вечность — одухотворенный возврат к людям — служение отечеству как нравственный долг. Вот как, например, описывает Глипка сам 1812 год: «Начало его наполнено было мрачными предвестиями, томительными ожиданиями. Гневные тучи сгущались на Западе. Вслед за пламенною кометою многие дивные знамения на небе являлись. Люди ожидали будущего как страшного суда. Глубокая тишина и тайна господствовали на земле. Но сия обманчивая тишина была предвестником страшной бури. Взволнованные народы, как волны океана, и все силы, все оружие Европы обратилось на Россию. Бог предал ее на раны, но защитил от погибели. Россия отступила до Оки и с упругостию, свойственной силе и огромности, раздвинулась до Немана. Области ее сделались пространным гробом неисчислимым врагам. Русский, спаситель земли своей, пожал лавры на снегах ее и развернул знамена свои на чуждых пределах». «Высокий штиль», «старый слог» Федора Глинки в этой прозе — единственно возможный способ воплощения нераздельности мира, в коем природа, история и государственность нерасчленимы. Выдающийся русский советский философ профессор А. Ф. Лосев в своей недавно вышедшей книге «Проблема символа и реалистическое искусство» справедливо писал о тождественности «полноценного реализма» и «полноценного символизма». Это в полной мере относится ко всему лучшему, что написано Федором Глинкой — и в стихах и в прозе. Эпиграфом ко всем его сочинениям можно было бы поставить слова из сборника «Семисотлетие Москвы», вышедшего в 1847 году, в котором принял участие и Глинка: «Много в прошедшем поучительного для будущей судьбы нашей. Сложите вместе все происшедшее в человечестве; из сего сложения, как из сочетания букв и слогов, — образуется слово, которое скажет вам поучение о действиях благого и попечительного промысла; разверните свиток минувших лет собственной жизни вашей, и на нем вы увидите начертание той же тайны, которая совершается и в нас и нас ведет к спасению...»

КОММЕНТАРИИ