Сочинения Иосифа Бродского. Том VI

Теперь: цель эволюции — не естественный отбор; ее нельзя описать формулами типа «выживает победитель» или «выживает пораженец». Если бы была справедлива первая из них, нам пришлось бы принять за образец Арнольда Шварценеггера, если бы была верна вторая, этически более приемлемая, нам пришлось бы удовлетвориться Вуди Алленом. Цель эволюции — хотите верьте, хотите нет — красота, которая переживает все иное и порождает истину просто потому, что она есть слияние разумного и чувственного. А поскольку красота всегда — в глазах того, что смотрит, во всей полноте она не может быть воплощена иначе как в словах. Вот здесь на сцену и выходит стихотворение, которое столь же безнадежно семантично, сколь и эвфонично.

По количеству накопленного в этой сфере ни один язык не сравнится с английским. Родиться в среде английского языка или же в нее влиться — величайший дар, который может выпасть на долю человека. Лишать его носителей неограниченного доступа к нему — антропологическое преступление. А именно к этому и сводится существующая система распространения поэзии. Я не вполне уверен, что хуже: жечь книги или не читать их. Думаю, однако, что «символическое» их издание лежит где-то посредине. Прошу прощения за столь резкую формулировку, но когда я думаю о написанных по-английски великих поэтических сочинениях, которые свезены на свалку забвения, с одной стороны, а с другой — представляю себе умопомрачительные демографические перспективы, я чувствую, что мы стоим на пороге колоссального культурного регресса. И беспокоюсь я не о культуре и не о судьбе сочинений великих и не столь великих поэтов. Тревожит меня другое: человек, не способный к членораздельной речи, не способный к адекватному словесному выражению, прибегает к действиям. Поскольку словарь действий ограничен, так сказать, нашим телом, человек непременно прибегнет к насильственным действиям, расширяя свой словарь оружием — там, где должен был бы встать эпитет.

Короче говоря, добрые милые старые привычки пора оставить. Необходимо организовать, в национальном масштабе, распространение поэзии — классической и современной. Заниматься этим, полагаю, должны частные фирмы, но при поддержке государства. «Целевую аудиторию» должно составлять население в возрасте пятнадцати лет и выше. Упор должен быть на американских классиков. Кого и что именно нужно издавать, должен решать комитет из двух или трех понимающих людей, то есть из поэтов. Университетских профессоров, с их идеологическими распрями, допускать к этому нельзя, ибо в этой области никто не полномочен давать рекомендации на каких бы то ни было основаниях, за исключением вкуса. Красота и сопутствующая ей истина не должны оказываться в подчинении у какой бы то ни было философской, политической и даже этической доктрины, ибо эстетика — мать этики, а не наоборот. Если вы так не считаете, припомните обстоятельства, при которых вы влюблялись.

Однако нужно помнить, что в обществе бытует тенденция «назначать» какого-нибудь одного «великого» поэта на какой-то период, часто — на целый век. Делается это для того, чтобы избежать обязанности читать других поэтов — или даже единственного избранного, если вдруг его или ее темперамент покажется кому-то не созвучным. На самом деле в любой момент в любой литературе есть несколько поэтов равной величины и значимости, которые могут стать путеводным светом. Так или иначе, каково бы ни было их число, в конечном счете оно соответствует четырем известным темпераментам, ибо иначе быть просто не может. Отсюда и их различия. По милости языка они появляются, чтобы дать обществу иерархию или спектр эстетических норм, которым можно следовать, которые можно игнорировать или принимать во внимание. Они являются не столько образцами для подражания, сколько интеллектуальными пастырями, независимо от того, сознают они это или нет, и даже лучше, если не сознают. Общество нуждается в каждом из них. И если проект, о котором я говорю, когда-нибудь начнет осуществляться, ни одному из них не следует отдавать предпочтения. Поскольку на таких высотах не бывает иерархии, трубы славы для всех должны звучать одинаково.

Подозреваю, что общество удовлетворяется одним поэтом, потому что одного легче проигнорировать, чем нескольких. Обществом, в котором роль мирских святых играют несколько поэтов, будет труднее управлять, поскольку политикам придется предлагать уровень размышлений, не говоря об уровне красноречия, по крайней мере, не менее высокий, нежели тот, что предлагают поэты, — уровень размышлений и уровень красноречия, который в этом случае уже не может считаться исключительным. Но такое общество, возможно, будет демократией более подлинной, чем доныне нам известные. Ибо цель демократии — не демократия как таковая: это было бы избыточно. Цель демократии — ее просвещение. Демократия без просвещения — это в лучшем случае джунгли с компетентной полицией и с одним назначенным великим поэтом в качестве Тарзана.