Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Начиная с 1931 года в Содружестве были прочитаны доклады: С.Березовский - о советской литературе, С. Киндякова - неоплатонизм в доктрине Юлиана Отступника и попытка замены им христианства, А. Луганов - о Достоевском, о Блоке, о Некрасове, Л.Н.Гомолицкий - о Блоке, о Гумилеве, о Кнуте, С. Нальянч - о Гумилеве, И.Чапский - о Розанове, Д.В. Философов - о Тургеневе, проф. В.Марцинковский - Достоевский и Евангелие, С.В. Барт - «Творческий темперамент Чехова», Д.В. Философов - «Государство, личность и Калибан» (о «Медном Всаднике»), он же - «Активизм и цыганщина», М.Г. Чапская - «Общий звзгляд на польскую эмиграцию после 1830г.», она же - «Умственные течения в польской эмиграции после 1830г.», А.М. Хирьяков - «Первый русский народник (П. Якушкин)», Р. Блют - «Духовный перелом Достоевского», В.С. Чихачев - о творчестве, Л.Н. Гомолицкий - «Русские писатели в СССР и в эмиграции», он же - о работе русских писателей в изгнании, Е.С. Вебер - о советской драматургии. Отдельные собрания были посвящены докладам на темы: «О втором и третьем поколении в эмиграции» - вступит. слово Д.В. Философов; «О борьбе мечем духовном» - вступит. слово Л.Н.Гомолицкий. Свои произведения на собраниях Содружества читали П. Прозоров, В.К. Михайлов, В.Ф. Клементьев, С.Барт, С.Нальянч, В.В. Бранд, Л.Н. Гомолицкий, А.С. Домбровский, Е. Быховская, С. Войцеховский, И. Гуловский, С. Концевич, С.Е. Киндякова, В.С.Байкин, Ян Щавий, кн. Лыщинский-Троекуров, И. Северянин, К.Д. Бальмонт, Вл. Слободник, Ю. Тувим, А.М. Хирьяков и др. На собраниях, посвященных разбору произведений содружников, прочли доклады: Л.Н.Гомолицкий - о стихах С.Барта, Е.С. Вебер - о повести В.К. Михайлова «Приезд Твердохлебова», Л.Н.Гомолицкий - о рассказе В.К. Клементьева «Отец Иоанн». Большинство докладов и произведений, прочитанных на собраниях Содружества, печаталось в газетах «За Свободу», «Молва» и журнале «Меч».

Новь. Сб. 8 (Таллинн, 1935), стр.170-171. Подп.: Е.Н.

Несколько слов по поводу «Белладонны» Н. Гронского

«Белладонна» Н. Гронского неточно (впрочем, кажется, не им самим) названа поэма. Это не эпос, - лирика, и лирика торжественная, высокопарная. Тут слышится всё время напряженный, взволнованный голос поэта, настроенный на возвышенный лад. Такие произведения в старину назывались одами. Почему не называть вещи своими именами. «Белладонна» и есть возрождение лучших традиций оды.

В этом роде поэзии были, несомненно, элементы вечные. Одописцы екатерининского времени посейчас способны нас волновать: и автор подражания Иову и

Парящий, пламенный и нежный сей творец, –

Сумароков[391] и собеседник о Боге - Державин. Последний был той вершиной одической поэзии, с которой жизнь ее «глядит на обе половины». Мы не отдаем себе отчета, что влекущее нас в лучших поэтах последержавинской эпохи есть воспоминание о тех чистых образцах первоначальной лирики оды. В Пушкине прекрасно именно воспринятое им у Державина сочетание двух слогов - торжественного с низким; в Тютчеве обольстителен именно возврат к одическому строю и т.д. Реалистическому роду поэзии по мере того, как он отходил от высокого языка оды, суждено было выродиться, стать вялым и невыразительным, окончиться вдохновенною прозою в стихах. Это предчувствовал и сам родоначальник его - Державин. Обратившись еще внезапным последним порывом к чистейшей лирике, он бежал из суетной обстановки, оставив дом, свою нежную Плениру, обиды вельмож, заботы создававшейся с трудом карьеры - всё, в чем писалась Фелица - и там, где настигло его вдохновение, на случайном постоялом дворе, в состоянии близком религиозному озарению, в полном уединении создал свои непревзойденные строфы оды «Бог». Тут поэзия граничила с боговидением.

Видимо, простота, возводившаяся в идеал законодателями литературных вкусов прошлого столетия, и «современный», «живой» язык вовсе не обязательны для поэзии. Язык ее может быть «мертвым».

...И оба говорят мне мертвым языком

О тайнах вечности и гроба[392].

       Может быть, такой именно язык ей даже нужен, чтобы с первых строк настроить читающего на лад необычный, возвышенный. Это чувствовали русские архаисты, но никто из них не применил свой опыт надлежащим образом, в надлежащих размерах. Впервые полным, вдохновенным голосом заговорил на языке оды Гронский в «Белладонне». Уже в критике выражалось мнение, что наставником его музы был Державин. Да, но тогда Державин одописец, а не Державин, благословивший, в гроб сходя, молодого Пушкина. Державин, не в «забавном слоге» сводивший счеты с вельможами, искавший расположения императрицы, но - в слезах и озарении чертивший последние строки оды «Бог»[393].

Русский «таинственник муз» и «разборщик стихотворств», тот же Сумароков строго делил язык пасторали и оды. В «пастушеских стихах»