Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

Всё это изображено в злободневной карикатуре «Литературного Ленинграда». Эпиграфом к ней - цитата из «поэтической дискуссии», где говорится, что советские поэты, два года тому назад отвергавшие личную лирику, сейчас все одновременно взялись за «создание любовных стихов».

«Вековые лирические традиции», к «защите» от коих некогда призывал Маяковский, теперь наспех возрождаются. Три кита, а на них по лефовскому замыслу должна была держаться новая пролетарская поэзия - «литература факта, агитационная лирика и социальный заказ», преданы проклятию. Бухарин на всесоюзном съезде писателей ясно потребовал от поэтов переключиться на лирику. То же, что главная задача советской поэзии - состоит в том, чтобы «развернуть образ человека нашего времени», поэты окончательно поняли после слов великого Сталина, произнесенных в памятную, благодаря им, дату - 4 мая 1935 года:

       Внимание человеку!

Советские поэты поспешили наперебой записаться в лирики чистейшей воды. У некоторых «перековка» прошла быстро и легко, и сама критика остановилась в недоумении перед совершившейся метаморфозой.

Например, поэт Браун, еще недавно писавший на таком языке:

Тогда, как месть, как меч Дамокла
Над грудой царственных обуз,
Он самый прошлому, как жмоту,
В хайло вгонявший пули груз,
Прошел в обшарканных обмотках,
В дырявой жути рыжих буц...

Ныне внезапно обрел дар человеческой речи:

Ты уйдешь. Будет северный май
Над бессонной моей столицей.
Я скажу: «До свиданья!»
Ты скажешь: «Прощай!»
Больше голос мне твой не приснится[395]

.

Благодаря дискуссии о лирике ожили литературные организации. «Лирические речи» потекли в набитый лирикою зал. На одном из таких собраний, проходившем в петроградском Доме писателя, в «защиту» любовной (именно любовной) лирики выступила Е. Полонская. Между прочим, выводы свои она пояснила такими любопытными подробностями советского литературного быта:

– Когда молодой начинающий автор, придя в литконсультацию, начинает читать трескучие производительные[396] стихи, где каждый образ штампован, опытный работник консультации, прослушав немного, прерывает начинающего автора: «Ну теперь прочти что-нибудь свое любовное». И тогда юноша или девушка, смущаясь, начинает читать совсем другие, иногда очень наивные стишки, но именно по этим стишкам можно узнать, есть ли у молодого автора проблески поэтического дарования. Здесь пошляк покажет свое лицо сразу. И это относится не только к начинающим, но и к более маститым поэтам, потому что любовная поэзия является подлинной пробой для поэта.

При всем своем рвении перед начальством, Полонская[397] высказала святую истину. В большинстве советские поэты, культурный уровень которых в общем невысок, выезжали на этих испытанных штампах «производительной» литературы. Теперь же, когда им пришлось говорить просто, на человеческом языке, в большинстве случаев пошляк действительно «показал свое лицо».

Так, например, известный сов. поэт В. Гусев в новом своем сборнике[398] так описывает семейную идиллию летчика, возвращающегося на землю:

Он входит с женою, смеясь и шутя,
Он час для земли и для отдыха выбрал,
И в каждой руке у него - дитя
Еще незначительного калибра.

Невольно на память приходит бессмертный капитан Лебядкин. И только подумать, что эти «незначительного калибра дети» отпечатаны в количестве 5200 экземпляров.

Меч, 1936, №8, 23 февраля, стр.5. Подп.: Л.Г.

Гамбургский счет

Под таким названием Юрий Мандельштам поместил <в> №2 «Журнал<а> Содружества» статью по поводу «Антологии зарубежной поэзии» («Якорь»). Статья эта заслуживает быть отмеченной - написана она, по нашим литературным нравам, смело и в известной своей части - беспристрастно.

В пояснение названия статьи Ю. Мандельштам рассказывает легенду о изредка происходящем в Гамбурге состязании атлетов, состязании «всерьез», без обычных трюков чемпионата, рассчитанных на публику. Единственным мерилом «гамбургского счета» служит совесть. Несколько лет тому назад «гамбургский счет» по отношению к зарубежной поэзии предложил произвести Г. Адамович. Ю.Мандельштам считает, что сам предложения своего Адамович не использовал ни в своих критических статьях (несмотря на весь свой престиж), ни при составлении антологии зарубежной поэзии. И вот сам Ю. Мандельштам решил выступить с первой попыткой «честно и до конца», согласно принципу «гамбургского счета», разобраться в эмигрантской поэзии. Удобным поводом для этого послужило появление антологии.

Называя наиболее «симпатичных» авторов, Ю. Мандельштам дает ряд характеристик, правда спорных, субъективных, но высказанных открыто и смело.