С обвинительной речью на собрании выступил В. Ставский. Он привел ряд примеров непоследовательности авторов. Так, Д. Петровский, «в боевой декларации на съезде писателей прокламировавший принципы соц. реализма», через год напечатал такие стихи:
Досталось и Кирсанову и Б. Пильняку. Далее Ставский говорил о разобщенности писателей, о «нездоровых творческих взаимоотношениях» и закончил ничего хорошего не предвещающим посулом:
– Очевидно, нужно привести в порядок всё наше писательское хозяйство.
Поэтам теперь предлагается прислушиваться к мнению рабочего, который, читая Пушкина и Лермонтова, удивляется, как у них «трудные слова так расставлены между простыми, что читать и понимать легко и приятно».
Напрасно поэт Д. Петровский отказывается «на прощание эхнуть» хладнокровным ползунам, солнцу, песку и ветру. Только это одно ему теперь и остается.
Борьба с формализмом
Дискуссия «Нового Мира»
Борьба с «формализмом» продолжается, или, говоря советским языком: «развертывается принципиальная повседневная борьба против» этого чудища «лженоваторства, вывертов, грубого натурализма» и прочая, и прочая. На дискуссиях раздаются всё более резкие голоса перестаравшихся, так что на страницах официальной печати, которой была поднята эта кампания за новый очищенный стиль, пришлось взяться за выравнивание линии. В частности, «зарвалась» редакция «Нового Мира», устроившая отдельную дискуссию. О том, какие теперь идут в среде писателей разговорчики, можно судить по выступлению на этой дискуссии редактора «Нового Мира», некоего товарища Гронского. Товарищ этот объявил во всеуслышание формализм «маскировкой классово-враждебных элементов», «прямой контр-революцией». Больше того, Гронский провел прямую аналогию «формализма» с «троцкизмом и зиновьевщиной». А раз так, то и исправлять формалистические ошибки надо не «методами воспитательной (!) работы», а «путем административных репрессий».
– Мы гарантии не даем, что формалистов не перещупаем, - заявил Гронский.
На эту реплику кто-то с места крикнул, что здесь «сидят не контр-революционеры и буржуазные писатели». Тогда Гронский «многообещающе», как пишут «Известия» (от 24 марта), возразил:
– Э-э, мало ли что, Троцкий тоже не был буржуазным писателем.
Выступление перестаравшегося Гронского вызвало порицание свыше, но и «воспитательная работа» над писателями (пока выдвигаемая официально) тоже не обещает ничего хорошего. Намордник, надетый на литературу, затягивается всё туже.
Творческая судьба Пастернака
Когда в официальной сов. печати появились первые статьи против «формализма», писатели, застигнутые врасплох, видимо, не сразу ориентировались в серьезности постановки вопроса. На первых дискуссиях многие из них выступили с очень резкими (по советским условиям) речами, одним словом, что называется, «дали маху». Попался среди других и официально признанный «соловьем в садах» советской словесности Борис Пастернак. Он позволил себе заявить, что «к писателям вообще нельзя предъявлять никаких требований ни в области формы художественного произведения, ни в области содержания... Нельзя сказать матери: роди девочку, а не мальчика».
Вершители судеб литературы в СССР думают, конечно, иначе. Тут же Пастернаку была дана отповедь Кирпотиным, который попросту начал с того, что зажал рот оппонентам именем Сталина. «Для вас, - заявил он, - не прозвучали, как должно, гениально простые слова вождя народов, великого Сталина». В отчете «Литературной Газеты» прямо говорится, что после этого выступления был поставлен вопрос «о дальнейшей творческой судьбе Пастернака». Естественно, что на следующем заседании союза Пастернак выступил с покаянною речью. Речь эта, судя по газетному отчету, была путанной и неясной в своих положениях, но в конце ее поэт просил «литературную общественность» «помочь ему распутать узел волнующих его противоречий».
О том, каковы эти «противоречия» и в чем Пастернак найдет желанный выход, можно судить по новым стихотворениям его, появляющимся в официальной печати. Больно читать эти вирши, подписанные именем поэта, единственного в СССР до последнего времени еще сохранившего свободный и чистый голос. Для примера несколько строк нового Пастернака:
Маша