Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

В издании пражского «Скита» вышел новый сборник стихов - первый сборник молодой поэтссы Эмилии Чегринцевой - «Посещения». В глазах «сторонников» стихов новое доказательство того, что «черты поэзии проясняются», что процесс сближения стихов и прозы (о котором теперь опять заговорили в Париже, доказывая ненужность стихов), действительно, завершился и за ним, как за снесенным старым зданием, открылся широкий вид на тысячелетние дали и вершины чистой, ничем не загрязненной поэзии. Как широк, как углублен в сознании нового молодого поэта «идеал стихов», можно считать по книгам и Кнута, и Ладинского, и младших поэтов - Гронского, Мамченко, Головиной, Чегринцевой... (список не полон - их много). Ни одного «сниженного» образа, ни одной нецеломудренной темы, ни одного грубого слова. Возьмем хотя бы первое же стихотворение из сборничка Чегринцевой. Это мозаика метафор, в которых отразились разные миры, разные века - поистине «посещения». Попытаюсь дать их перечень: от модернистического первого образа - «нехотя и вяло разжимает руки темнота» - автор переносит нас в романтическую глубь прошлого века, едва заметным сближением, одним словом «тенета» - «я лежу в тенетах одеяла» - в подсознании возникает смутный образ жизни, русалки, пойманные сетями; отсюда легок переход к наивному умышленному архаизму: «отлетает робкая мечта». От первого же четверостишья дуют на вас ветры самых различных, самых противоречивых эпох. Затем вы погружаетесь в созерцание микрокосма в спиртовке: «догорят в бунтующей спиртовке голубые искорки планет», и тут же на вас веет пражскими буднями: «и вползет в окно мое неловкий, пряным кофе пахнущий рассвет». За образом, взятым из старинного апокрифа: «и вода змеиным оборотом смоет с плеч тугие крылья снов», следует метафора из языка живописцев: «утренняя сажа понемногу гуще и темней».

Так написана вся книга Чегринцевой, повторяю - новое доказательство, что «черты поэзии проясняются».

Меч, 1936, №45, 8 ноября, стр. 6. Подп.: Л. Г-ий. Отзыв о кн.: Эмилия Чегринцева. Посещения, изд. «Скит». Таллин, 1936. 

Пушкин и Достоевский

В разговорах с иностранцами мне неоднократно приходилось убеждаться, что изо всей русской литературы Достоевский для них, пожалуй, самый «трудный» писатель. Еще совсем недавно один иностранец сравнил при мне «темное хаотическое начало» Достоевского с «логосом» классика Пушкина. Мне тут всегда представлялось как раз наоборот, и в подтверждение своего «парадокса» о «хаосе» Пушкина я привел ряд его лирических, далеко не в «гармоническом» духе написанных стихотворений и рассказал историю со «сказкой про черта».

Как сообщает в своих воспоминаниях А.П. Керн, в 1828г. на вечере у Карамзиных Пушкин, «собрав в кружок» присутствующих, рассказал «сказку про черта, который ездил на извозчике на Васильевский остров». Рассказ этот, никогда не написанный Пушкиным, был потом найден. Его записал и напечатал, назвав «Уединенный домик на Васильевском острове» (кажется, с разрешения Пушкина), под своим именем некто Титов. Ничего особенного рассказ этот не представляет. Это фантастическая история, очень напоминающая рассказы Эрнста Теодора Амадея Гофмана, влияние которого на русскую литературу тогда как раз начиналось. В «сказке про черта» присутствуют и два любящих чистых сердца, и оборотень, нечистая сила в образе загадочного человека, коварного друга, становящегося между ними. Когда, наконец, окружающие понимают, что имеют дело с «чертом», - уже поздно. Дух зла получил уже над ними власть. Он ведет их к гибели, больше не скрывая своего настоящего вида, открыто насмехаясь над ними и предупреждая: «потише, не со своим братом связались». В одной из заключительных сцен герой рассказа, Павел, блуждает ночью в метель по окраине города, в погоне за каким-то дерзким таинственным незнакомцем. Поняв, что окончательно заблудился, Павел вскакивает в попавшиеся навстречу порожние извозчичьи санки. Через некоторое время он соображает, что извозчик везет его вместо города за заставу, в поле.

«Куда ты везешь меня, - крикнул на него Павел и ударил по спине палкой. Но каков был его ужас, когда этот удар произвел звон костей о кости, когда мнимый извозчик, оборотив голову, показал ему лицо мертвого остова, и когда это лицо, страшно оскалив челюсти, произнесло невнятным голосом: “потише, молодой человек, ты не со своим братом связался”».

Перепуганный Павел творит крестное знамение и - только он перекрестился, как «санки опрокинулись, раздался дикий хохот, пронесся страшный вихрь, экипаж, лошадь, ямщик - всё сравнялось со снегом, и Павел остался один-одинешенек за городской заставой, еле живой от страха».