Сочинения русского периода. Проза. Литературная критика. Том 3

А вверху у кладбищенских стен
Словно пленная стая, украдкой,
Это ангелы, вставши с колен,
Развевают замшелые складки,
Белый мрамор спуская с плеча,
Мох счищая с застывших ладоней...
Под ногою земля сгоряча,
Покидаемый плачет и стонет...

Впрочем, каждому из участников сборника нашлось бы слово похвалы. Одно только смущает: почему здесь всё какое-то как бы чужое. Понятно, что деревенское кладбище, вдохновившее Головину, - с мраморными ангелами, - и не может быть русским. Поэту-эмигранту приходится заимствовать образы, учиться человеку и миру на иностранном быте, на чужой жизни. Но нельзя подпадать под их зависимость. Какая-то своя перспектива в пространстве и времени должна быть - необходимо - сохранена. Нельзя забывать, что и на деревенском кладбище в чешской или французской провинции, и за чтением Свифта - судьба наша остается всё же нашей судьбой и в иностранной - не растворима. Когда же этого нет, - охватывает страх перед самой страшной ассимиляцией - ассимиляцией духа. Язык еще сохранен свой, но думаем и чувствуем мы уже иностранно. Придет время - не нужен станет и язык, и мы окончательно будем поглощены чужою стихией. Судьба наша сейчас трудна и трагична. Не легко решиться принять на себя ее тяжесть. Есть великий соблазн расширить понятие эмиграции до «эмиграции из жизни». Но что делать, раз воплотиться и оправдаться каждому дано только в своем времени и на своем месте.

Меч, 1935, № 26, 7 июля., стр. 6. Подп.: Л. Г-ий.

У моря

Еще недавно Гдыня была рыбацким поселком. Теперь - это портовый город. Местные жители хорошо помнят, как здесь вдоль береговой песчаной линии колыхались развешанные на колышках сети, лежали перевернутые лодки. Сейчас на этом месте работают краны, гремят джазбанды дансингов, растут гигантские магазины, элеваторы, фабрики, дома. Человеческие волны дачников, экскурсантов, путешественников захлестывают Гдыню со стороны суши. Омывают ее бульвары и набережные, оставляя золотой осадок. Большинство местного населения кормится этой приезжей толпой. «Бары» Портовой улицы и кафэ-дансинги набережной - полны. В каждом кафэ своя концертная программа. Не может быть, чтобы и здесь не было русских хоров, русских оркестров, «цыганских романсов»...

По приглашению летучки «дешевые обеды» мы попали в квартиру хозяйки бара на Портовой улице. Услышав наши переговоры, она заговорила по-русски. Говорит: полька, долго жила в России, но тип у нее русской няньки и выговор чистый, орловский. Я спрашивал: не знает ли русских. Не знает. Русские для нас, пробывших в Гдыне два дня, неуловимы. Но они есть. В толпе гуляющих слышится русская речь, на бульваре можно найти обрывок русской газеты.

Порт пропах угольным угаром, копченой рыбой, консервами. Над иностранными пароходами совещаются, кланяясь длинными скрипучими шеями, краны. Товарные вагоны, наполненные углем, взлетают на воздух и опрокидываются над трюмами. Пасти вагонеток со скрежетом хватают уголь, давясь им. У пристани колышется, мирно курясь, «Костюшко», польское заокеанское судно. В военном порту матросы показывают экскурсиям свертки канатов и пробковые поясы. «А вот сюда, - говорит веселый матрос, приоткрывая дверь, на которой написано “кухня”, - если кто провинится, - его в мешок и... к акулам». Какая-то робкая экскурсантка, испуганная окружающею тайной, шепчет соседке: «Как они не боятся показывать!» - «Да ведь тут же все свои, чужих нет», - отвечает та.

А Пуцкий залив великолепно бел. Белое море, белое небо, белые чайки, повитый белою дымкой берег. Голубое, ядовито-зеленое, серое, песочное - только оттенки. Слепящая широкая солнечная дорога на водяной ряби и вокруг - расходящиеся седины пены, облаков, тумана.

Со стороны моря залив обнимает тоненькая полоска земли, коса, расширяющаяся на своем конце. Тут несколько рыбацких поселков, превращенные в базар для дачников. В Хеле уже на каждом шагу рестораны, пансионаты, кондитерские, лотки с раковинами, изделиями из янтаря, всякою мишурою, открытками с видами моря и т.п. - обычный курортный вид. Публика чувствует здесь себя как дома. По улицам шлепают спальными туфлями, запахивая халаты. За столикам, на открытой веранде кафэ восседают в купальных трико, заложив ногу за ногу. В сторону пляжа и обратно течет непрерывно толпа. Хорошо выбитое тихое песчаное русло. «А я сегодня с восьми часов утра на пляже», - кричит пижама встречному халату. На телах - ровный, усовершенствованный кремами и цветною пудрою, морской загар.