Совсем потерявшись, мы плюхнулись не глядя куда: я на треснувшее кресло, Кроликов на филодендрон. Произошла катастрофа. Благодатная катастрофа. Мы бросились к филодендрону. Кроликов, отирая холодный пот, лепетал нечто неразборчивое, я отряхивал с него землю. Майский брезгливо помахал отломанным листом и, положив его на стол, полувопросительно уставился на нас, с выражением: вот как я вас!
Воспользовавшись минутой молчания, я забормотал о всеобщем уважении к заветам чайки, к искусству и к Печерину-Майскому, особенном уважении к его мировой известности, и о том еще, что всему виной недоразумение, которое никогда не повторится.
– Выслушайте меня до конца, господа, - мы все уселись, Майский снова раскурил трубку (о Боже, время-то шло!). - Я хочу, чтобы вы меня поняли. Печерин-Майский прежде всего человек слова. Понимаете: ничто не может - ни болезнь, ни принцип, ни оскорбление - а тут было оскорбление, о нет, не личное, но было - не может его заставить не сдержать слова. Потом - он будет драться на дуэли, протестовать, судиться (этого еще не доставало, подумал я), но слово должно быть сдержано. Я еду и буду петь (вздох облегчения слишком открыто вырвался у нас - только скорее!). В следующий же раз я сам составлю вам афишу и укажу свое место в программе.
Тут он вскочил, выбежал и, весьма проворно обернувшись, явился переодетым.
По дороге, поскольку дорога на то позволяла, он нам пытался рассказывать анекдоты. Невпопад, на всякий случай после каждого слова мы подхихикивали до боли в скулах...
Ожидавшим путешествие наше показалось бесконечным. Публика волновалась. Кто-то шикнул, кто-то потребовал назад билеты. Слышались громкие иронические замечания. Большинство, не обращая внимания на догоравший уже концерт, толпилось в буфете. В это время, как спасение, явились мы. Майский вспрыгнул на сцену, расточая улыбки. В зале захлопали, буфет хлынул в двери. И он запел.
Вызовам не было конца. Майский хватался за грудь, прижимал платок к напудренному челу и должен был петь снова и снова... «Миллион терзаний» и «Безноженьку».
«Вечер, - как писал на следующий день Кроликов в Вашу газету, вдумчиво разглаживая пером брови, - вечер превзошел все ожидания. В завершение многообразной программы знаменитый артист Художественного театра г. Печерин-Майский, любезно согласившийся выступить в концерте, был встречен овациями. Голос его чаровал, это было необъяснимое колдовство. Окончательному же успеху вечера способствовал горячий буфет, организованный самоотверженными стараниями по примеру прошлых вечеров нашим уважаемым общественным...» и т.д.
Словом, это была та самая рецензия, которая и навела меня на мысль написать Вам это письмо...
«Пушкин»
В свое время нами были отмечены исключительные размеры польской «пушкинианы». Ныне польская литература о Пушкине еще увеличилась двумя большими сборниками статей «Пушкин», выпущенными о-вом изучения Восточной Европы и Ближнего Востока под редакцией проф. В. Ледницкого. Размеры газетной статьи не дают возможности хотя бы вкратце отметить всё то богатство материала, которое вмещают в себя эти книги. Правда, ряд статей, вошедших в сборники, уже появился в периодической печати в юбилейном 1937-м году. К ним принадлежит статья покойного проф. Марьяна Здзеховского; статья «Моцарт и Сальери» проф. В. Ледницкого; открытие, сделанное М. Топоровским в мемуарах Ю. Струтынского «Пушкин и Николай I», библиографический труд М. Якубца и др. Обстоятельство это, впрочем, нисколько не уменьшает значения сборников, так как эти исследования и статьи, разбросанные по журналам и газетам, собраны здесь воедино и тем самым спасены от забвения. Кроме того, в книгах имеется множество новых трудов, вносящих немало ценного материала в науку о Пушкине, а особенно в историю отношений между двумя великими поэтами - русским и польским: Пушкиным и Мицкевичем. Чрезвычайно интересные для русского читателя сборники имеют исключительное значение для познания о Пушкине в Польше, где еще до последнего времени польскому пушкинисту проф. В. Ледницкому приходилось бороться с рядом предубеждений и ложных представлений о русском поэте. В этом смысле особенно любопытна статья Ледницкого «Мой пушкинский Table Talk», к которой я еще вернусь подробнее ниже.