С этим письмом я посылаю начало поэмы, которое писал прошлой осенью еще в замке, а теперь чуть-чуть подправил. Едва ли раньше осени удастся продолжить. Мне очень важно знать Ваше мнение о моем новом периоде творчества. Напишите немного, хотя бы на открытке. Мне лично кажется, что если я выиграл в сжатости и конкретности, то много проиграл в напряженности – стало суше (а еще – мельче). Гораздо заметнее на мелких вещах, а потому я посылаю также два отдельных стихотворения. Что найдете лучше – прочтите на собраниях Скита.
Как жаль, что я так далеко. Я помог бы Вам, чем только мог, в Вашем намерении обновить Скит. Я ведь очень привязался к нему, хотя только слышал и никогда не видел, и даже голос непосредственно от скитников никогда не доходил до меня, кроме Рафальского, которого уже судьба сейчас заставила говорить со мной.
Как раз сегодня, идя с базара, я встретил С.М. и передал ему, что Вы просили передать. Но кроме того я имел неосторожность рассказать, что на вечере читалась Весна. Если бы я хоть сколько был в курсе дел, я никогда не сделал бы этого. Но я не знаю новых вещей С.М. – он мне показывал только печатные и был всегда странно неотзывчив в этом отношении, а что касается его личных сношений со Скитом – зачем мне даже знать об этом. Совершенно невинно я рассказал ему о вечере, так как если бы знал, что здесь замешаны какие-то его требования и планы, то ни за что не приблизился бы ко всему этому, ни на волос. Я очень дорожу Вашим расположением и надеюсь, что Вы верите в мою искренность.
Матерьяльное мое положение сейчас очень плохое. Скверно недоучиться. А ведь я опоздал всего год. Но кто же знал, что гимназия в Остроге закроется. Когда подумаю, что, м<ожет> б<ыть>, мечта об университете для меня навсегда потеряна, становится не по себе, хотя я привык ко всему. Эти заботы о жизни мешают писать, вытравляют последние проблески вдохновения; но, тем не менее, я начинаю печататься в скверных газетках. Если нельзя в журналах – и это хорошо. В нашей литературной колонии совсем плохо. Старики ссорятся и нас ссорят. Вот С.М. совсем недавно обидел ни за что писателя Гриненку[195]
, демонстративно уйдя с середины его лекции, и нас с собой увел[196] (мне ведь далеко идти через плотину, а С.М. мой попутчик – ночью веселей шагать по мостам через поле). Они из-за каких-то убеждений. А для меня они оба только люди. Надо кончать! Пишите, буду ждать маленькой, коротенькой весточки, н на новое Дуновение.Искренне Ваш Лев Гомолицкий.
14. Гомолицкий – Бему
15.XII.28
Дорогой Альфред Людвигович!
Пользуюсь возможностью передать Вам весточку через Сергея Милиевича[197]
. Я виноват перед Вами, что давно – очень давно не писал. Но всё лето, начиная с весны, я был сильно занят, и часто бывало так, что не хватало на марку. Не обижайтесь на меня, Альфред Людвигович, за это и напишите мне хоть немного о себе и о жизне Скита, потому что я очень соскучился без Ваших писем. Всё время я работал здесь в Остроге у землемеров. Исполнял все работы, восходя от простого рабочего до канцелярии. Бывало всячески и часто тяжело. После одиннадцати часов работы сначала я ничего не умел делать, только спать. К осени стало легче, и работали меньше. Пользуясь заработком, я начал учиться, чтобы сдать на матуру. Стихи же писал по воскресеньям два часа. Кое-что было печатано, и даже обещали плату, но ничего не получил. Сейчас инженеры уезжают на зиму, и я остаюсь безработным, но мечтаю о том, как это сладко отдаться той работе, которую любишь, а не быть счетной машинкой в чужой канцелярии. Кое-что из того, что писал за это время, посылаю Вам, чтобы поделиться с Вами своею работой, как я это привык делать. Посылаю вырезку из газеты со «стихом»[198], который там понравился, и мне даже передавали, что какой-то белорусский поэт хотел или перевел его, но перевода этого я не видел. Мне лично этот стих не нравится за исключением пары строчек[199]. За это время нигде не бывал, ничего не читал, никого не видел, что и С.М. может подтвердить.Не забывайте меня, Альфред Людвигович, пишите мне изредка. Вы мне ничего не сказали на те отрывки, которые я посылал Вам[200]
. Я всегда Ваш, уважаю и люблю Вас, как своего учителя и отца.Лев Гомолицкий[201]
.15. Гомолицкий – В.Ф. Булгакову
29 июля 1930 г.
Глубокоуважаемый
Валентин Федорович!