Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

 Хотелось бы мне еще обратить внимание Скита на удивительное явление русской литературы – стоящую особняком и, кажется, печально пропущенную (свидетельство страстности и узости в современном) поэзию Рериха. Правда, временами он звучит как Тагор (в чем же беда хотя бы и этого, мало русских поэтов звучало по-Байроновски и еще на какой-нибудь иностранный лад?), но Тагор и Рерих противоположны по духу. Тагор чистый лирик – его поэзия моменты его жизни – на религиозном фоне вспышки сомнений и экстазов, все тонации чувства и мысли. Рерих – та стадия, когда все сомнения и уроки пройдены, выучившийся становится учителем. Я читал лишь Цветы Мории. Рериху подражать нельзя. Его поэзия неотделима от его религии. Это школа религии. Но тем удивительнее ее несомненное достоинство. До сих пор лишь на Востоке умели так сливать поэзию и школу. Тагора, по правде говоря, я не люблю за его специфичность тем и идей, хотя образы его – восторг. Рерих совсем не специфичен – у него нет догмы, чуть-чуть он приближается к Уитману. Есть даже вовсе Уитмановские нотки: «Не знаю, когда сильно слово твое? – Иногда ты становишься обыкновенным. – И, притаившись, сидишь между – глупцами, которые знают так – мало. Иногда ты скажешь и будто – не огорчаешься, если тебя не поймут. – Иногда ты смотришь так нежно на незнающего, что я завидую – его незнанью. Точно не заботишься – ты свой лик показать. И когда – слушаешь речи прошедшего дня, – даже опускаешь глаза, точно – подбирая самые простые слова. – Как трудно распознать все твои – устремленья. Как нелегко идти – за тобою»^[187].

 Оглянувшись на Запад или Восток, с какой грустью возвращаешься к нашей широкой дороге. Какая мелочность – сколько слов ни из чего в напрасных спорах кто виноват – отцы или дети, где есть литература – там или здесь. Анкеты, речи, статьи. И чем больше слов, тем глубже болото, тем мельче в душе и уме. Ли-те-ра-тура! Никто из спорящих не замечает, какое это меткое жгучее клеймо. Поэзии русской сейчас нет: бытовые картинки лучшее, но это не поэзия, а лишь фокус, искусство поэтическим языком рассказать о самом непоэтическом, чем всегда движется современность. Потому он и лучшее, что удивляют: как это он так устроил, что убийство, бойня, насилие вылиты в такие удивительно художественные формы. Дух эпохи, то, что дает нам силу, что движет нами, что определяет нас со всех сторон и потому останется вечно, еще только копится, назревает, а мы лишь учимся, запасаемся средствами, чтобы когда оно придет и потребует от нас или от кого-то из нас, – мы бы не растерялись, но оказались бы во всеоружии, отчетливо сознавая свои силы и возможности.

 Что касается Дуновения (Ямбов) и Ритма (дактилей), конечно, не от материала зависит художественность произведения (мрамор или полотно!). Не в том дело. И доказать можно всё, но только в осуществлении или вернее в результатах. Но я вообще начинаю охладевать к Тониту. Я слишком прост для него и многосторонен. Тонит держит меня в повышенном тоне, я могу им писать в наивысшем подъеме, что не только утомляет, но и разрушает (сокращает жизнь). Это не значит, чтобы я не мог писать им холодно, но тогда наруже весь мой технически запас: получается скелет вместо человека. А такие скелеты я не собираю и не выдаю за себя. Здесь мне неуютно и холодно. Как-то не по себе, точно в чужой стране, среди иностранцев, без родного слова, без родственного лица. Я не ставлю никаких граней, я не даю никаких обетов, м<ожет> б<ыть>, благополучно к 30 годам начну писать сонеты. Но пока меня влечет весна. Во мне всё закипает при мысле о творчестве. Замыслы мне не дают спать. Если ничто не помешает, эта весна будет великолепным взрывом, несущим новое, м<ожет> б<ыть>, не только мне одному.

 Той же радости желаю и Скиту.

        Всегда

             вполне Ваш

          Лев Гомолицкий.

10. Гомолицкий – Бему

     29.III.27

     Острог. Замок

 Дорогой

     Альфред Людвигович!

 Обещал я прислать образец наших рукописных «изданий», но вижу, что сейчас это едва ли выполнимо. В прежнее время было больше усидчивости и условия pаботы (т.е. обстановка) – иные. Переписывали мы печатными буквами, причем достигли большого искусства. Но я убедился, что прямой почерк производит еще лучшее впечатление, тогда как почерк, идущий вкось и средн<его> размера, недопустим и уродлив для подобной переписки. Мы делали рисунки оригинальным способом, переводя со стекла (рисуя на стекле и сводя с него на простую бумагу). Можно такие рисунки делать тремя красками: получается очень изящно. Однако третий отпечаток уже настолько бледен, что на нем почти ничего нельзя разобрать. Это в скобках.

 Посылаю пьеску, написанную в этом году. Весна всё что-то обещает, просветами является звучание, но цельного полнозвучного – нет.