Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

 В этой нашей первой заочной беседе мне суждено длинное предисловие, потому что должен еще извиниться перед Вами за то, что пишу это письмо на редакционных полосах, но в моей кочевой и непрочной эмигрантской жизни никогда нет ни приличной специальной бумаги для писем, ни своих конвертов, ни времени уделять этим важным вопросам. Полагаю, что Вы не осудите меня за эту вольность. Ведь мы в походе, а в походе не обращают внимания на внешние приличия.

 Я очень был рад прочесть Ваше письмо, тем более, что писал о Вашей книге не по долгу службы, не казенно, а искренне. И если уж Вы сообщили мне некоторые подробности о том, как печаталась Ваша «Страна Прометея» (очень у Вас это вышло удачным название!), то позволю и себе ответить тем же – рассказать, как печаталась моя рецензия. Хотел я сказать гораздо полнее и подробнее. Но, можно сказать, на половине дороги остановился и ужаснулся размером уже написанного. Вместо обычных дозволенных для беглой рецензии, отмечающей молодую литературную новинку, ста – ста пятидесяти строчек получилась тяжеловесная статья. С полным сознанием своей вины я принес ее редактору и вполне согласился с ним, что 400 строк обязывают. Отводя столько места молодому автору, газета тем самым говорит, что явление это исключительное. И вот от меня редактор потребовал доказательств исключительности этого явления. Единственным доказательством моим была сама книга. И я вернул ее редактору и стал ждать ответа. Ответом была чистая, нигде не тронутая редакторским карандашом, авторская корректура, а потом – промелькнувшая «неожиданная» (по-Вашему) фраза Подорожника^[227].

 Кстати об этой фразе. Мне кажется, Вы несправедливы к Подорожнику. Я его не защищаю, но согласитесь, что в его сравнении ничего для Вас обидного не было, а если мог таиться вред (в том смысле, что и Вы и учредители «культуры» в Праге), то в иной плоскости, гораздо более для Вас важной – плоскости завоевания литературного имени – есть доля и пользы. Ведь Подорожник колол их казенной культурой, справедливо указывая на Ваш пример – настоящая живая ценность должна паломничать из Праги в Харбин в поисках своего осуществления.

 Хотелось бы, чтобы эта наша первая встреча не оборвалась, а дала начало более близкому знакомству. Исполняя Вашу просьбу, посылаю Вам несколько номеров «Молвы». Очень благодарен Вам за готовность Вашу оказать мне в свою очередь услугу. Принимаю это в порядке завязывающейся между нами дружбы. В Варшаве так трудно с книгой, что, несмотря на большое свое желание, я до сих пор почти не знаком с евразийским течением, а о Н. Федорове знаю только понаслышке. Буду Вам очень благодарен за наиболее характерное для Н.Ф. из евразийской литературы^[228]. То, что Вы укажете, я, прочтя, отошлю Вам обратно. Сноситься со мною удобнее всего по адресу Российского Общественного Комитета.

 Собравшись ответить мне на это письмо, напишите мне также о литературной жизни в Праге. Печатаетесь ли Вы где-нибудь сейчас? Работаете ли серьезно над углублением своего оригинального дарования? Недавно читал отпечатанные на гектографе Ваши статьи (особенно понравилось о Хлебникове – надо бы подробнее – кстати, нельзя ли бы хоть на короткий срок его сочинения?). Когда книга этих статей будет напечатана?^[229] Жду ответа. Сердечно Ваш Л. Гомолицкий.

23. Чхеидзе – Гомолицкому

                                                             22-VI-33