Сочинения русского периода. Стихи. Переводы. Переписка. Том 2

1

В те апокалипсические годы

Великой русской казни и свободы,
Когда земля насыщена была
И, вместо кучи мусорной, могила
Для свалки тел расстрелянных служила, –
Известкою облитые тела
 (Для гигиены... о насмешка века!)
 Порою шорох жуткий проникал –
 Меж скольких трупов кто-то оживал
 И раздавался голос человека.

––––

На дне жестокой гибели и зла,

Где боль и ужас встали у порога
Уничтоженья, затмевая Бога
И заслоняя прежние дела,
 С последним вздохом кротким или злобным,
 Инстинктом зверя, духом ли живым
 Дать знать о нас другим себе подобным
 Мы человечьим голосом хотим.

2

Не та же ли таинственная сила

Меня дыханьем смертным посетила.
Я не успел или не смел помочь
Душе ее познавшей в эту ночь...
 Закрыв глаза, сквозь явь я видел – плыли
 По тьме прозрачным дымом облака;
 Как за дневною сутолкой века,
 За ними звезды неподвижны были.
И тьма стояла над моей страной;
Скрестились в ней и ветры и дороги –
По ним блуждали люди, псы и боги
И развевался дым пороховой.

–––––

Под гибнущими, гибель проклиная –

О ком я знаю и о ком не знаю –
За них за всех, за самого себя,
Терпя, стыдясь и, может быть, любя,
Я делаюсь невольно малодушным,
И языком – гортани непослушным,
Который мыслям огненным учу,
Дать знать о нас: о мне и мне подобных:
Озлобленных, уставших и беззлобных,
Я человечьим голосом хочу.

3

Из года в год в наш день национальный

С подмосток, гордо стоя над толпой,
Мы повторяем: Пушкин и Толстой...
 Наш день стал днем поминки погребальной.
 Дух отошел. На пробе страшных лет
 Все выжжено и в думах и в сознаньи.
 Нет никого, чтоб обновить завет
 И утвердить по-новому преданье.
Но дух, как пламя скрытое в золе,
Невидно тлеет, предан, ненавидим.
И мы, давно ослепшие во зле,
Изверившись, и смотрим и не видим.
 Есть признаки – он говорит без слов,
 Он их бросает под ноги, как бисер:
 Расстрелян был безвинно Гумилев...
 Пожертвовал собою Каннегиссер...
 А сколько их, смешавшихся с толпой,
 Погибнувших безвестно и случайно!
Кто видел, как у разгромленной чайной
Упал один убитый часовой?
Он, может быть, венчанья ждал в поэты,
А у судьбы – глагола только «мочь».
И в грудь его втоптал его сонеты
Тот конный полк, прошедший мимо в ночь.
Но он был молод и встречал, конечно,
Смерть, как встречают первую любовь.
И теплотой (как все, что в мире вечно)
Из губ его текла на камни кровь.
 Кто видит нас, рассеянных по свету:
 Где вытравлен из быта самый дух,
 И там, где в людях человека нету,
 Где мир, торгуя, стал и пуст и глух?
 Сквозь скрежеты продымленных заводов,
 Сквозь карантин бесправия и прав,
 В труде, в позоре на себя приняв
 Презрение и ненависть народов –
 Пускай никто не ведает о том,
 Гадая, в чем таится наша сила, –
 В своем дыханьи правду мы несем,
 Которую нам Родина вручила:
 Мы думаем, мы верим... мы живем.
 В какой-нибудь забытой солнцем щели,
 Где на груди бумаги отсырели,
 Придя с работы в ночь, огарок жжем,
 Чтоб, победив волнением усталость,
 Себя любимым мыслям посвятить:
 Все наше знанье, тяготу и жалость
 Во вдохновенном слове воплотить.
Мы боремся, заранее усталы
Под тяжестью сомнений и потерь, –
Стучимся в мир... Газетные подвалы
Нам по ошибке открывают дверь.
Но верим мы: придут и наши сроки –
В подвалах этих вырастут пророки.
 Пускай кичатся этажи газет
 Партийной славой временных побед, –
 Что истинно, ошибочно и мерзко
 (Пусть это странно и смешно и дерзко!),
 Здесь, в их подвалах, мы хотим опять
 Горящими словами начертать.