Сочинения. Том I. Трактат «Личность и проступки». Пьесы. Статьи о театре

Культура, которая неотрывна от понятия цивилизации и материального благосостояния, на самом деле способствует более важному и существенному – духовному сплочению людей разных возрастов, национальностей, вероисповеданий. Как раз с этой точки зрения Папа предлагает подойти к решению вопроса о целостности Европы и ее границ: всегда ли и так ли уж необходима разделительная черта? Где кончаются государства и начинаются народы? Понять и ответить на все эти вопросы можно только с позиций культуры, для которой никаких границ не существует⁷⁰. С начала 1980-х годов, исходя из всеобъемлющего характера культуры, Иоанн Павел II начинает систематически говорить о единстве Европы, обосновывая его возможность и необходимость. И мы становимся очевидцами воплотившейся в жизнь провозглашаемой им идеи.

Важнейшие признаки истинной культуры – отношение к труду и к памяти. Проблемам труда, его эстетике (красота для Папы Римского неотделима и от тяжелого физического труда, ибо в нем – сила солидарности, созидания и вдохновения) посвящены важнейшие выступления Святого Отца, который убежден в том, что истинно справедливый строй может быть основан только на уважении достоинства каждого человека и что проблемы политики, экономики нельзя решать вне морали – всё это и определяет, в итоге, уровень культуры. Как и признание особенностей традиций, питаемых памятью.

Память

Памятью осуществляется связь времен: настоящего, прошедшего и будущего. В верности памяти для человечества заключена гарантия от повторения ошибок и доступ к истине, а это – залог подлинного прогресса, под которым понимается внутренняя эволюция человеческой личности в ее цельности и преемственности.

Человек – существо историческое. Однако историчность его как объективна, так и субъективна, в этом – непреходящий характер историчности человеческой личности.

В своих научных трактатах Папа занимается человеком с точки зрения тех его свойств, которые не подвержены времени. В художественных произведениях легко смешивает даты, переставляет хронологию событий, измеряя историю единственным Событием. Ничего не проходит. Но всё минует.

Историчность, будучи категорией трансцендентности, представляет собой явление жизни и бытия, которое заключает в себе гуманистический смысл. И она свойственна только человеку: лишь он способен творить историчность, поскольку в самом человеке есть нечто такое, что сопротивляется бренности и ее «перерастает».

Принцип историчности – одновременно и то, что лежит в основе существования человека в мире, и критерий понимания развития личности. «Историчность – способ существования того, кто, минуя, сохраняет свое тождество».

«В основе идеи о Боге, в основе «разумного» познавания Бога для человека лежит не только «мир» (или Вселенная), но и в то же время, а может, и прежде всего, сам человек в этом мире. Человек в своей историчности – значит еще и в том, что ее перерастает»⁷¹.

Историчность в подобной трактовке невозможно измерить историческим методом. «Человек вообще есть нечто такое, что не позволяет исторически объяснить его исчерпывающим образом. В нем живет внеисторический зародыш, вот он-то именно и находится у самых истоков человеческого в человеке», – этому выводу Кароль Войтыла посвятил пьесу «Брат нашего Бога».

Язык

Отсюда один из важнейших постулатов Иоанна Павла II: память об истоках человечества определяет жизнь человека и находит воплощение прежде всего в любви – к стране, давшей культуру и язык; к городу, где человек родился; к родителям, которые воспитали. Родной язык – великий кладезь, он приобщает к прошлому, он носитель национальной традиции, источник вечного обновления и залог пребывания человека в общности, его со-участия. Язык запоминает, «как поколенья уберечь старались сокровищницу края, богатства: прежние и новые» (из цикла «Размышляя: Отчизна»).

Рассуждения Папы о языке его предков и отцов не отделить от размышлений об Отчизне: их патриотичность неизменна, но без пафоса, даже в поэзии, особенно к этому склонной. Язык подобен горящим свечам, что зажигают в память об ушедших близких (как, например, в «Дзядах» Мицкевича, в свою очередь воссоздавших древний обряд поминовения) или потоку, несущему свои воды к океану человеческой речи. Войтыла-поэт сожалеет о том, что польскую речь не знают другие народы, которым она представляется трудной, малопонятной. Складывается парадоксальная ситуация, которую Папа не без горечи констатирует: «Наш собственный язык нас замыкает: закрыв, не раскрывает».

Невозможно смириться с тем, что родной язык может исчезнуть, ведь он запечатлел и зов народа к свободе, воспринятой им как великий дар, и борьбу за эту свободу. Язык научил распознавать глас пророчеств, но и осознавать национальную причастность к общему благу – «добра и зла познанья», приобщил к вере и стал истоком всего – началом материнского присутствия и знаком бытия (цикл «Мать»).