Сочинения в 2-х томах. Том 2

XX. Когда ум размышляет над тем, что не-теплое нагревается, и благодаря интеллекту он постигает не-теплое, а благодаря чувству — холодное, он видит, что это не одно и то же, когда прикасается к этому при помощи различных способностей. И, размышляя над тем, что не-холодное, как и нетеплое, усматривается умом, и что не-теплое может нагреваться и нехолодное холодеть, и что холодное может нагреваться, а теплое холодеть, тогда видит он, в каком смысле нетеплое и нехолодное есть одно и то же и что оно называется нетеплым, поскольку, не являясь актуально теплым, оно, однако, может нагреваться; и таким же образом оно называется нехолодным, поскольку, не являясь актуально холодным, оно может, однако, холодеть. Поэтому, пока актуально существует теплое, до тех пор остается в потенции холодное; и пока актуально существует холодное, остается в потенции теплое. Потенция же не успокоится до тех пор, пока она не станет актуальным бытием, так как акт есть предел и завершение потенции; иначе напрасно существовала бы последняя. Поэтому потенции и не было бы, так как ничто не бывает понапрасну. Но так как потенция не приводит себя к акту (потому что она сопротивляется этому), то необходим двигатель, который бы приводил потенцию к акту. Таким образом, ум видит природу, природное движение и неиное как самое в себе отражающуюся природу природы.

ИГРА В ШАР [289]

КНИГА ПЕРВАЯ

Собеседники: Николай, кардинал титула св. Петра в узах, и Иоанн, герцог Баварский.

Иоанн. Вижу, что ты вернулся в кресло, устав, наверное, от игры в шар. Я хотел бы, если не возражаешь, поговорить с тобой о ней.

Кардинал. С величайшим удовольствием.

Иоанн. Мы все увлечены этой интересной новой игрой, возможно, потому, что в ней содержится символ какого-то высокого созерцания, которое и просим объяснить

Кардинал. Неплохая догадка. Действительно, у разных наук есть инструменты и игры, — в арифметике ритматия[290], в музыке монохорд; игра в шахматы тоже не без тайного нравственного смысла. По-моему, ни одна пристойная игра не лишена какой-то поучительности. И наше упражнение с шаром, такое увлекательное, скрывает в себе, думаю, немало философии.

Иоанн. Пожалуйста, расскажи нам что-нибудь об этом.

Кардинал. Боюсь браться за дело, насколько вижу, огромное и требующее сначала долгих раздумий, чтобы его прояснить.

Иоанн. Мы не просим всей глубины, достаточно, если скажешь хоть кое-что.

Кардинал. Любознательна и порывиста молодость, а быстро насыщается. Хорошо, так и сделаю; посею в ваших благородных умах какие-то семена учений, и они принесут плод света в столь желанном для нас познании самих себя, если вы их примете и тщательно сбережете... Так вот, прежде всего со всем вниманием вдумайтесь в то, что и шар, и его движение — произведения ума. В самом деле, ни одно неразумное животное не сделает шара и не заставит его двигаться определенным движением к цели. Стало быть, вы видите, это — произведение человека, происходящее от той его способности, которой он превосходит другие живые существа нашего мира.

Иоанн. Знаем; это безусловно так, как ты говоришь.

Кардинал. Ну, для чего шар искусством токаря принял эту фигуру полусферы с выемкой, вам, наверное, небезызвестно: шар не совершал бы это движение, которое вы у него наблюдаете, — винтообразное, спиральное, или по вогнутой кривой, — если бы не имел такой фигуры.[291] Та часть шара, которая представляет собой совершенную округлость, двигалась бы по прямой, если бы его более весомая и наполненная половина не замедляла того движения, оттягивая его на себя как па центр; из-за этого различия получается фигура движения, которое и не вполне прямо, и не вполне криво, как движение по окружности круга, равноотстоящей от его центра. Потом рассмотрите прежде всего причину фигуры нашего шара. В ней вы видите выпуклую поверхность большей полусферы и вогнутую поверхность меньшей полусферы, между которыми заключен корпус шара, причем его можно изменять бесконечным образом, изменяя взаимоотношение упомянутых поверхностей и тем самым делая его способным каждый раз к новому и новому движению.

Иоанн. Это легко усвоить. Понятно же, что, если бы браслет мог быть кругом без какой-либо ширины окружности и катиться по одинаково ровной поверхности, скажем по льду, он описывал бы одну прямую линию. А здесь мы видим, что к такому браслету как бы добавлена выпуклая телесность, поэтому он описывает не прямую линию, а кривую, с различием кривизны, смотря по разнообразию выпуклости.