Сочинения в 2-х томах. Том 2

Больше того, мы знаем, что по освобождении от возможности умереть[538] наша смертная природа через связь, соединяющую ее с бессмертной, может подняться к жизни бессмертного духа силою Слова Божия, которым все стало, воплощенного в человеке Иисусе Христе. В нем человечность связывает временное и вечное, низшую и временную природу не только с высшей и вечной, но и с Богом-Ттворцом, и с его вечным бессмертием, лишь бы мы приняли образ Христа, нашего посредника, что достигается верой и любовью. И наконец, что прекраснее дивного порядка его возрождения, каким он пришел к описанному в святых Евангелиях воскресению жизни? Мы что-то говорили о полях охоты за мудростью, но здесь воплощенная премудрость въявь показала нам свой путь, каким умерший приходит к воскресению жизни, последней цели всех искании. Мы ищем премудрости, чтобы не знать смерти. Но никакая премудрость не освободит нас от этой телесной и страшной смерти, и поэтому истинная премудрость та, через которую неизбежность смерти превращается в добродетель, обеспечивая и удостоверяя нам воскресение жизни. Такое дается только держащимся пути Иисуса и его добродетели. Всю силу надо вложить сюда, и только на этом пути обретается та надежная добыча, за которой следует обладание бессмертием.

33. О смысле названий

Если взвесишь все в глубокой медитации, то найдешь, что искатели тщательно вглядывались в смыслы названии, как если бы имя было точным изображением вещи. Но первый человек налагал имена вещам на основании человеческих представлений, и в названиях поэтому нет такой точности, чтобы уже нельзя было назвать вещь каким-то другим более точным словом. Ведь основание человеческих представлений о вещи — не то же самое, что предшествующее всякой вещи основание ее сущности. Познавший имя вещи на ее сущностном основании дал бы всему собственные имена и приобрел совершеннейшее знание всего в мире. Соответственно, разногласие не в сущностном основании вещей, а в словесных именах, разнообразно приписываемых вещам на разных основаниях, и все расхождение спорящих в изображении сущности вещи, которое тоже разнообразно. Платон в письмах к тиранну Дионисию великолепно пишет о том, насколько истина опережает все названия, речения, или словесные описания, и чувственные изображения, приводя в пример нарисованный круг, его название, или описание, и его понятие[539]. Дионисий Ареопагит тоже советует больше углубляться в искомую вещь, чем в смысл ее названия. Правда, сам он в «Божиих именах», как и Платон, очень держится значения имени. Никто, впрочем, не исследовал смысла названий внимательней, чем Аристотель, который делал это как бы потому, что налагатель всех имен обладал высшим искусством выражать познанное им в названиях, и приобщение к его знанию равносильно приобретению совершенства познаний; недаром в определении, развертывании названия, [Аристотель] видел свет науки. Думаю, так оно и было в том человеческом знании, которым изначально и неповторимо обладал, как считают, первый Адам, то есть человек. Не зря знание, закрепляющееся в смыслах слов, так по душе человеку и как бы сообразно его природе. Но охотнику за божественной премудростью надлежит отрицать человеческие названия, поскольку они наложены человеком, применяя их к Богу. Скажем, [слово] жизнь, охватывая все живущее, не достигает до Бога, потому что он — источник всякой жизни. То же в отношении всех названий.