Читаем Сочинения в 2-х томах. Том 2 полностью

18. Более ясное представление о вышесказанном ты получишь, рассмотрев человека как меру всего. У человека есть вершина разума, интеллект, бытие которого отделено от тела и истинно само по себе, потом есть душа, потом природа и, наконец, тело. Душой я называю то, что одушевляет и делает живым существом[132]. Интеллект, несообщимый и неприобщимый из-за своей простой универсальности и неделимости, делается сообщимым в своем подобии, душе: присущее душе чувственное познание являет себя подобием интеллекта. Через душу интеллект сообщает себя природе [человека], через природу — телу. Как подобие интеллекта душа свободно ощущает, как связанная с природой — одушевляет, то есть она одушевляет через природу, ощущает через себя. Действия, производимые душой в теле через посредство природы, имеют конкретную определенность; например, познавательные действия в том или ином органе конкретно определенны в зависимости от органа. Возьмем теперь тело и все его оформленные члены, а также закон, или природу, достоинство, силу, деятельность и порядок каждого, чтобы получился единый человек. Все, что находим здесь развернутым, находим и в интеллекте как в причине, виновнике и царе, в нем все пребывает как в действующей, прообразующей и целевой причине: все изначально заключено в его действенном могуществе, как в императорском могуществе заключены все государственные должности и звания; все пребывает своими прообразами в нем, все образующем, имея образ в меру сообразности его замыслу; все пребывает в нем как в своей конечной цели, поскольку существует ради пего, всеобщей цели и предела стремлений, — ведь все члены только и желают лишь нераздельного союза с ним как со своим началом, высшим благом и вечной жизнью. Но каким образом душа, подобие ума, свертывает в себе все одушевляемое и сообщает всему жизнь через посредство природы, каким образом природа может свертывать все как орудие и заранее нести в себе всякое движение и природу любого члена, — кто удовлетворительно расскажет[133]? Интеллект посредством своего подобия, какова в человеке чувствующая душа, правит природой и всяким природным движением, и все сообразуется с его словом, замыслом или волей. Так во Вселенной, над которой главенствует творящий ум, не находим совершенно ничего, кроме подобия или замысла самого Творца. Это как если бы творящий интеллект был зрением и, желая явить свою силу видения, замыслил бы все видимое, чтобы в нем обнаружить себя. Тем самым он заранее обладал бы в себе всем видимым и образовывал бы все видимое сообразно каждому отдельному прообразу видимого, существующему в его замысле, и во всех видимых вещах не оказывалось бы ничего, кроме сообразности и подобия создавшему их уму.

19. Святые мужи и философы предлагают очень разные символы. Платон в «Государстве» берет солнце, рассматривает его действие в чувственном мире и через сообразность видимого света умопостигаемому свету восходит к творящему уму[134]. Ему подражает великий Дионисий[135]. Это поистине многозначительный символ ввиду сходства чувственного и умопостигаемого света. Альберт Великий берет символ прямизны; скажем, линейная прямизна как бы дает быть [прямым] каждому дереву, но ничто не может приобщиться к ней как она есть, и она остается неприобщимой и абсолютной, каждое же дерево приобщается к ней в своем конкретном бытии, в своем уподоблении ей, по-разному, поскольку одно сучковато, другое криво и так далее с другими бесконечными различиями[136]. Еще он воображает абсолютный жар, и как все теплое причастно его подобию и имеет от него свое бытие, так, мыслит он, творения относятся к творящему интеллекту[137]. Можно придумывать еще бесчисленные способы, много других я поместил в «Ученом незнании» и других книжках; но ни один не способен достичь точности, потому что божественный способ выше всех способов. Впрочем, если приладишь к глазам очки и станешь смотреть через максимум и вместе минимум, — а это начало всякого способа, в котором свернуты все способы и которое ни одним способом не может быть окончательно развернуто, — то сумеешь составить о том божественном способе все-таки более истинное представление.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Что такое философия
Что такое философия

Совместная книга двух выдающихся французских мыслителей — философа Жиля Делеза (1925–1995) и психоаналитика Феликса Гваттари (1930–1992) — посвящена одной из самых сложных и вместе с тем традиционных для философского исследования тем: что такое философия? Модель философии, которую предлагают авторы, отдает предпочтение имманентности и пространству перед трансцендентностью и временем. Философия — творчество — концептов" — работает в "плане имманенции" и этим отличается, в частности, от "мудростии религии, апеллирующих к трансцендентным реальностям. Философское мышление — мышление пространственное, и потому основные его жесты — "детерриториализация" и "ретерриториализация".Для преподавателей философии, а также для студентов и аспирантов, специализирующихся в области общественных наук. Представляет интерес для специалистов — философов, социологов, филологов, искусствоведов и широкого круга интеллектуалов.Издание осуществлено при поддержке Министерства иностранных дел Франции и Французского культурного центра в Москве, а также Издательства ЦентральноЕвропейского университета (CEU Press) и Института "Открытое Общество"

Жиль Делез , Жиль Делёз , Пьер-Феликс Гваттари , Феликс Гваттари , Хосе Ортега-и-Гассет

Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука