— Хочется верить, что были, — съязвил он. — Я бы очень расстроился, если бы узнал, что мой сын ей ни разу не изменил. Хотя очень может быть, так оно и было. С него станется.
— И все же вы не можете назвать мне причину, из-за которой она могла убить его?
— Не могу назвать причину?! — Он опять завопил. — Я же вам говорю…
— Все, что вы говорите, несерьезно.
Старик откинул одеяло и стал вылезать из постели. Затем передумал, поднял покрасневшее от бешенства лицо и заорал:
— Стэнли!
Дверь открылась, и в щелку заглянул секретарь.
— Выставь-ка отсюда этого ублюдка! — распорядился старик, замахнувшись на меня кулаком.
Секретарь повернулся ко мне.
— Один ты, боюсь, не справишься, — сказал я, покачав головой.
Секретарь нахмурился. Мы были примерно одного возраста. Он был долговязый, на целую голову выше меня, зато фунтов на пятьдесят легче. А мои сто девяносто фунтов состояли не из одного жира. Секретарь занервничал, виновато улыбнулся и ретировался.
— Между прочим, — сказал я старику, — сегодня утром я решил побеседовать с женой вашего сына, но, подходя к ее дому, увидел, как туда входит Макс Тейлер, и счел за лучшее с визитом повременить.
Элихью Уилсон опять сунул ноги под одеяло, тщательно подоткнул его со всех сторон, откинулся на подушку, уставился, прищурившись, на потолок, а затем глубокомысленно заключил:
— Гм, вот оно что…
— Не понял?
— Теперь все ясно, — с уверенностью сказал старик. — Его убила она.
В коридоре послышались шаги, только на этот раз не легкие, секретарские, а тяжелые.
— Вы устроили вашего сына в газету для того… — начал было я, когда шаги приблизились к самой двери.
— Убирайтесь вон! — гаркнул старик, но не мне, а тому, кто стоял за дверью. — И в дверь не заглядывать! — Он сердито посмотрел на меня и спросил: — Так для чего, по-вашему, я устроил сына в газету?
— Чтобы рассчитаться с Тейлером, Ярдом и Питом.
— Ложь.
— Это не я придумал. Весь Берсвилл об этом знает.
— Вздор. Я отдал газеты в его полное распоряжение. Он делал с ними все, что хотел.
— Расскажите об этом своим дружкам, они вам поверят.
— Плевать я хотел на дружков. Я говорю то, что есть.
— Не будем спорить… Оттого, что вашего сына убили по ошибке — а это надо еще доказать, — он все равно не воскреснет.
— Его убила эта женщина.
— Сомневаюсь.
— Сомневается он! Она и убила.
— Возможно. Но про политику тут тоже не следует забывать. Вы могли бы…
— Повторяю еще раз: его убила эта французская тварь, а все ваши идиотские домыслы можете оставить при себе.
— И все-таки политикой пренебрегать нельзя, — не сдавался я. — Вы же Берсвилл знаете как свои пять пальцев. Дональд ведь как-никак ваш сын. При желании вы могли бы…
— При желании я мог бы, — взревел он, — послать вас ко всем чертям назад во Фриско вместе с вашими идиотскими…
Тут я встал и довольно бесцеремонно перебил его:
— Значит, так. Я остановился в отеле «Грейт Вестерн». Если надумаете поговорить начистоту, я к вашим услугам. — С этими словами я вышел из спальни и спустился по лестнице.
Внизу с виноватой улыбкой слонялся секретарь.
— Старый скандалист, — буркнул я.
— На редкость яркая личность, — пробормотал он в ответ.
В редакции «Геральд» я разыскал секретаршу убитого. Ею оказалась крохотная девушка лет двадцати, с большими карими глазами, светло-каштановыми волосами и бледным хорошеньким личиком. Звали ее Льюис. О том, что ее шеф вызвал меня в Берсвилл, она слышала первый раз.
— Надо сказать, мистер Уилсон вообще был человеком замкнутым, — пояснила Льюис. — И потом… — она запнулась, — он не очень-то доверял своим сотрудникам.
— И вам?
— И мне, — покраснев, сказала она. — Впрочем, он проработал в редакции очень недолго и поэтому плохо знал нас.
— Думаю, дело не только в этом.
— Видите ли, — проговорила она, прикусив губу и оставив на полированной крышке стола главного редактора целый ряд превосходных отпечатков пальцев, — его отцу… не очень нравилось то, что он делал. Поскольку газеты принадлежали Уилсону-старшему, нет ничего удивительного в том, что мистер Дональд не вполне доверял своим подчиненным, считая их более преданными отцу, чем себе.
— Старик был, кажется, против поднятой на газетных страницах кампании? Почему же в таком случае он, полноправный владелец газеты, с этими кампаниями мирился?
Она низко опустила голову, словно изучая собственные отпечатки пальцев, а потом еле слышно ответила:
— Тут все не так просто. Когда мистер Элихью серьезно заболел, он вызвал сюда Дональда, мистера Дональда, — ведь мистер Дональд основном жил в Европе. Узнав от доктора Прайда, что ему придется оставить дела, мистер Элихью телеграммой вызвал сына домой. Но когда мистер Дональд приехал, мистер Элихью раздумал передавать ему дела. А чтобы сын не уезжал, он отдал ему газеты, вернее, назначил его редактором. Эта работа пришлась мистеру Дональду по душе, журналистикой он увлекался еще в Париже. Когда же он обнаружил, что творится в городе, то развернул в своих газетах кампанию. Он не знал… он же большую часть жизни прожил за границей… он не знал…
— …Что у его отца тоже рыльце в пуху, — закончил за нее я.