Сочинения в двух томах

Кинулось было с начала в утеки.

Потом став, так сказало Драпеке[438]:

«Я знаю, что мне нельзя мпнуть смерти

От твоих зубов. Но будь милосердый!

Сделай, молю тебя, ту милость едипу:

На флейтузе мне заграй на кончину,

Чтоб моя мне жизнь увенчалась мила,

Сам, мудрый, знаешь, что в конце вся сила…»

«Не знал я сего во мне квалитета» [439], —

Волк себе мыслит… Потом минавета[440]

Начал надувать, а плясать Козлятко,

Волка хвалами подмазывая гладко.

Вдруг юрта[441] собак, как впхрь, вкруг их стала.

Музыканта пз рук и флейта упала.

Просто до Волка — сей, тот щипнет, укусит.

И сам капельмейстер плясать уже мусит[442].

Вдруг Черногривка хвать за поясницу,

А Жук с Белком за горлову цевницу,

Кудлай да Гривко упялися в бедра.

Вопль раздается в долинах от вёдра.

Еще ж наспел Хвост, сюда ж рыло пхает, —

Не дотолпятся. А он вздыхает:

«На что (сам себе) стал ты капельмейстром,

Проклятый, с роду родившись кохмейстром?

Не лучше ль козы справлять до россолу,

Неж заводить музыкантскую школу?

А! а! достойно!..» А собаки, рыла

Потопивши, рвут… II так смерть постигла.

Присказка

Не ревнуй в том, что не дано от бога.

Без бога (знаешь) ни же до порога.

Если не рожден — не суйся в науку.

Ах! Премного сих вечно пали в муку,

Не многих мать породила к школе.

Хочь ли быть счастлив? — будь сыт в своей доле.

Конец.

Спя о музыканте Волке сказка успела до того, «что пастырь добрый Иоасаф Мпткевпч больше 40 отроков и юношей освободил от училищного ига в путь природы их, ревнуя человеколюбию — не тщеславию. Сему и я ревнуя, написал книжицу «Алфавит Мира».

Г. С.

КНИЖЕЧКА, НАЗЫВАЕМАЯ SILENUS ALCIBIADIS [443] СИРЕЧЬ ИКОНА АЛКИВИАДСКАЯ (ИЗРАИЛЬСКИЙ ЗМИЙ) [444]

Написана 1776 года, марта 28–го Поднесена в день пасхи ВЫСОКОМИЛОСТИВОМУ ГОСУДАРЮ СТЕПАНУ ИВАНОВИЧУ, ГОСПОДИНУ ПОЛКОВНИКУ ЕГО ВЫСОКОРОДИЮ ТЕВЯШОВУ

Высокомилостивый государь!

Известное впрямь есть слово Сократово: «Иной живет на то, чтоб есть, а я-де ем на то, чтоб жить» [445].

Жизнь не то значит, чтоб только есть и пить, но быть веселым и куражным, и сытость телесная не даст куража сердцу, лишенному своей пищи.

В сем-то разуме учил своих друзей Епикур, что жизнь зависит от сладости и что веселие сердца есть-то живот человеку. Горатиус то же, что Епикур, мыслит: «Nec dulcia differ in annum…», сиречь: «Сладости не отлагай на год». А что он под сладостью разумеет веселие сердца, видно из последующих: «Ut quocunque locofueris, vixisse libenter te dicas», сиречь: «Дабы ты мог сказать о себе, что для тебя везде жилось куражно» [446].

Утешение и кураж, кураж и сладость, сладость и жизнь есть то же. И что Гораций сказал: «Сладости не отлагай» [447], то Сенека [448] протолковал: «Жизни не отлагай». «Sera nimis est vita crastina, vive hodie» [449]. «Живи днесь».

Силу слова сего люди не раскусив во всех веках и народах, обесславили Епикура за сладость и почли самого его пастырем стада свиного [450], а каждого из друзей его величали: «Epicuri de grege porcus»[451].

Но когда жизнь от сердечного веселия, а веселие от сладости, тогда откуда зависит сладость, услаждающая сердце?

Изъясняет боговидец Платон [452]: «Нет слаще истины» [453]. А нам можно сказать, что в одной истине живет истинная сладость и что одна она животворит владеющее телом сердце наше. И не ошибся некий мудрец, положивший пределом между ученым и неученым предел мертвого и живого.

Пифагор, раскусив эмблему треугольника и узрев в нем истину, с веселием вопиет: «Нашел! Нашел!»[454]

Видно, что жизнь живет тогда, когда мысль наша, любя истину, любит выслеживать тропинки ее и, встретив око ее, торжествует и веселится сим немеркнущим светом. Сей свет услаждает и старость Солона [455]; а он, и старясь, каждый день нечто вкушает от едомых всеми, но не истощаемых сладостей, согревающих и питающих сердечные мысли, как весеннее солнце каждую тварь. И как правильная циркуляция крови в зверях, а в травах — соков рождает благосостояние телу их, так истинные мысли озаряют благодушием сердце. И не дивно, что некоторых избранных человеков монументы и записки сею такою надписью озаглавлены: «Житие и жизнь имя рек».

Житие значит: родиться, кормиться, расти и умаляться, а жизнь есть плодоприношение, прозябшее от зерна истины, царствовавшей в сердце их. И не напрасно друг истины — Цицеронов Катон[456] любил в старости пирушки, но растворенные насыщающими сердце мудрыми беседами, начертающими не видимую нигде, а прекрасную ипостась истины, влекущей всех чувства и услаждающей.

К чему ж сия речь течет? К тому, что высоких фамилий люди не только в тяжбах, войнах, коммерциях, домо- строительствах, художествах, но и в самом первом пункте, сиречь в мыслях, бога касающихся, должны находить истину, а противоборствовать суеверию.