Сочинения в двух томах

«Ты же, о свет божий, Уриил! Изъясни нам, что значит то козньЯ» Отвечал Уриил: «Кознь есть образ клеветы, по которому она растет и сеется. Она есть тоже, что машина. Машина хитрствует в вещах, а дьявольская кознь — в мыслях. Птицелов и рыболов ловят сетями, а он — кознями. Кознь есть ловкая машина, например засада, силок, капкан, западня, сеть, вентер, верша, по–эллински — строфа, сиречь увертка, вертушка и проч. У архитектонов [546]и ныне некая машина именуется по–латински caper, сиречь козел. Ныне ясно видно, что хитрость в татьбе, а кознь в клевете есть то же. О сколь прелестная удица! Ею, точно взбесившись, человеческая воля ужасается преподобия, стремится за нелепостями, как олень, ранен в ятра, не видя, как в погибель свою течет. Сии-то души услаждаются песенками сими:

Древний век был для святцов, Ныне век есть не таков.

Плюнь, брат, на Сион,

Пой на светский тон.

Скоро ль святость жить дождется?

Наша ж здесь жизнь наживется.

И опять:

В молоды лета не зажить света?

Что ж за корысть свет молодому?

И опять:

В старом веке нет покою,

Только болезнь со бедою.

Тогда счастие хоть бы и было.

Но в старости не так мило…[547]

Какое же то мне счастие, если оно мне изменяет во время старости, если не верный и вечный друг оный? «Друг верен — кров крепок…» «Не оставь меня во время старости…» «Все преходит, любовь же нет!» «Бог любви есть…» «Слышь, Израиль! Господь бог твой посреди тебя».

Се видно злая удочка, бесноватыми душами иожираема. А как волк овец на пажити и при водопое похищает, тайный же ласкатель в самом чертоге и при трапезе, как червь орехи, внутри их обретаясь, растлевает, так дьявол на самых злачных местах, во Эдеме священной Библии, хитро уловляет, примешав, как змий, в матернее для детей молоко яд свой, так он вкус и дух свой в благоуханные плоды божиего рая. «Нужное есть царствие божие, и прилагающие усилие достигают его».

Сего оракула сатана растил. Он в нем осквернил Христово благоухание. Он в нем, украв дух Христов, вложил в него свой душеубийственный вкус. Он перековал нужное на трудное[548]. Поют германцы притчу сию: «Бог строит кирху, а черт там же часовню». Поет Христос: «Нужное есть царствие божие». Дьявол подпевает: «Труднее есть царствие божие».

О пакостная обезьяна! Тем же мостом грядет, а в разный город; тем же звоном поет, да чего-то как нет. Ангельский тон — адская думка, голос Ияковлев — сердце Исавлее; лобзает, как друг, — продает, как Иуда. И смех и плач нам есть божия сия мартышка… «Внимай, небо, и заговорю!» Се клевета на господа вседержителя! Нужность с трудностью так не вмещается, как свет со тьмою. Нужно солнце — трудно же ли? Нужен огонь, а труден ли? Нужен воздух, но труден ли? Нужна земля и вода, и кто без нее? Видите нужность? Где же при боку ее трудность? Ах, исчезла! Нет ей места в чертогах непорочной и блаженной нужности! Дом ее есть дом мира, дом любви и сладости. Покажите же мне, где водворяется трудность? В аде ли? Верую, господи, там-то обитают труд и болезнь, печаль и вздыхание. Но там ли нужность? Ах, не бывала она там. Ее присутствием ад в мгновение преображается в рай. В аду все делается то, что не нужное, что лишнее, что не надобное, не приличное, противное, вредное, пакостное, гнусное, дурное, непригожее, скверное, мучительное, нечестивое, богомерзкое, проклятое, мирское, плотское, тленное, ветреное, дорогое, редкое, модное, заботное, разорительное, погибельное, адское… и прочий неусыпающий червь. Сия бесноватая и буйная дева — трудность именуется по–эллински «Ата [549], сиречь пагуба, по–еврейски же Ада, Ламехова жена, сиречь блуднокрасующая и забот- ная, противная жене, именуемой Селла и Мирна. Сколь же разнится чистая наша дева — святая нужность![550][551] Она не «Ата, но Лита и Литургисса; не Ада, но Селла; не Фурия, но Анна, но Хария, но Грация, разумей: возлюбленная, милостивая, даровитая[552]. С небесных кругов и от горних пределов возлюбленной сей царицы исчезла всякая горесть с трудом, а печаль с воздыханием. Оттуда сатана со всеми своими тьмами низвержен в ад. Какая сила низвергла? Та, что там жизнь не зависит от заботиых сует и суетных забот. Там живет одно только нужное оное: «Едино нужно». Оно есть и сродное, и легкое, и благолепное, и преподобное, и веселое, и полезное, без серебра и без горестей стяжаемое, как написано: «Туне примете, туне дадите». Внуши, земля! Услышь, род человеческий! Напиши на ногте адамантовом, на вечных сердца своего скрижалях господню славу сию: «Благословен творящий нужное нетрудным, трудное ненужным».