Сочинения в двух томах. Том I. Анналы. Малые произведения.

37. Итак, древние стремились хорошо говорить, побуждаемые к этому не менее честолюбием, чем сопряженными с красноречием выгодами: никто не хотел числиться скорее среди нуждающихся в защите, чем среди оказывающих ее, утрачивать на пользу другому унаследованные от предков связи[896] и либо вовсе не добиваться избрания на почетные должности, как бы признаваясь тем самым в лености и непригодности к ним, либо, добившись их, плохо справляться с ними. Не знаю, приходилось ли вам держать в руках те сочинения древних, которые и поныне хранятся в библиотеках любителей старины, а в наши дни с особенным усердием собираются Муцианом; им подобрано и уже издано, насколько я знаю, одиннадцать книг “Судебных речей” и три книги “Посланий”[897]. Из этих сочинений нетрудно понять, что Гней Помпей и Марк Красс возвысились, опираясь не только на войско и силу оружия, но также и на свои дарования и красноречие, что Лентулы, и Метеллы, и Лукуллы, и Курионы, и вся остальная когорта прославленных мужей древности отдавали занятию им много труда и старания и что никто в те времена не мог достигнуть большого могущества, не обладая хотя бы некоторым красноречием. К этому присоединялись и занимаемое подсудимыми видное положение, и значительность судебных процессов, что само по себе тоже много дает красноречию. Ибо большая разница, предстоит ли тебе говорить о краже, о формуле, об интердикте[898] или о подкупе избирателей на народном собрании, об ограблении союзников, об умерщвлении римских граждан[899]. Конечно, было бы лучше, если бы преступления этого рода никогда не происходили, и наилучшим следует признать такое государственное устройство, при котором подобное вообще не случается, но поскольку они все-таки происходят, красноречие извлекает из них необходимую для него пищу. Ведь в зависимости от важности дела возрастает мощь дарования, и никто не может выступить с блестящей и яркой речью, пока не возьмется за способный вдохновить на нее судебный процесс. Демосфена, я полагаю, прославили не те речи, что он произнес против своих опекунов[900], и знаменитым оратором делают Цицерона не его выступления в защиту Публия Квинктия и Лициния Архия; настоящую славу принесли ему речи против Катилины[901], в защиту Милона, против Верреса[902] и Антония[903]. Я указываю на это отнюдь не с намерением утверждать, что государству сто́ит терпеть дурных граждан, дабы ораторы находили для себя обильную пищу и им было о чем говорить, но ради того, чтобы мы хорошо помнили, о чем я не перестаю повторять, какой вопрос мы разбираем, и знали, что нас занимает предмет, для которого наиболее благоприятны смутные и беспокойные времена. Кому не известно, что полезнее и лучше наслаждаться благами мира, чем выносить невзгоды войны? Тем не менее хорошие воины порождаются главным образом войнами, а не миром. То же и с красноречием. Ибо чем чаще оно, так сказать, скрещивает оружие, чем больше ударов наносит и получает, чем более сильных противников и более ожесточенные схватки само для себя избирает, тем возвышенней и внушительнее становится и, прославленное этими битвами, вырастает в глазах людей, устроенных природою таким образом, что, находясь в безопасности, они любят следить за опасностями, угрожающими другому.

38. Перехожу к принятым в древних судах порядкам. Хотя нынешние суды более приспособлены для выяснения истины, однако форум былых времен предоставлял красноречию больше простора, — ведь там не ограничивали ораторов всего несколькими часами, беспрепятственно предоставляли отсрочки[904], каждый сам устанавливал размер своего выступления, и заранее не определялось ни количество дней, отводимых на судебное разбирательство, ни число защитников. Первым в свое третье консульство урезал эти свободы и как бы надел узду на красноречие Гней Помпей[905], однако так, чтобы все вершилось на форуме, все по законам, все у преторов; все важнейшие дела некогда всегда рассматривались у них, и это подтверждается тем, что подведомственные центумвирам дела, которым ныне отводится первое место, настолько затмевались блеском других судов, что ни Цицерон, ни Цезарь, ни Брут, ни Целий, ни Кальв, ни, наконец, кто другой из крупных ораторов не обнародовали ни одного своего выступления пред центумвирами: единственное исключение — речи Азиния, именуемые “В защиту наследников Урбинии”, но они были произнесены Поллионом в середине правления божественного Августа, после того как долгие годы мира, нерушимо хранимое народом спокойствие, неизменная тишина в сенате и беспрекословное повиновение принцепсу умиротворили красноречие, как и все прочее.