Сочинения великих итальянцев XVI века

Человек, стало быть, не может довольствоваться тем, чтобы действовать хорошо; его действия должны быть также изящны. Изящество же это некий свет, разливаемый благообразием предметов, хорошо соотнесенных между собой; без такого соотнесения и меры хорошее не красиво, а красивое не приятно. И как иной раз даже здоровая и полезная пища невкусна гостям, если нет в ней соли и приправ, так иной раз обычаи людей, не будучи сами по себе вредны, кажутся безвкусны и неприятны, если не сдобрены некоей сладостью, каковой, полагаю, являются грация и изящество. Отсюда следует, что всякий порок уже сам по себе, без какой-либо иной причины, противен людям, ибо порок мерзок и неблагообразен, так что неблагообразием своим удручает и отвращает людей, внутренне воздержных и упорядоченных. Посему, кто хочет быть приятным в беседе с людьми, тот должен избегать пороков, особенно таких непотребных, как распутство, алчность, жестокость и прочие, из каковых одни низки, как, скажем, обжорство и пьянство, другие — грязны, как, к примеру, распутство, иные беззаконны, как, положим, убийство; впрочем, и все другие пороки, каковы бы они ни были, сами по себе и в силу своих свойств, отталкивая людей, какой больше, какой меньше, по присущей им неблагоообразности лишают обхождение человека приятности. Но раз я взялся описывать не грехи, а оплошностей людей, то моя забота — объяснять природу не пороков и добродетелей, а подобающих и неподобающих манер и приемов обхождения, к примеру — манеру графа Риччардо, описанную выше, каковую достойный епископ сразу подметил как безобразную видом и плохо согласующуюся с прочими изящными и уместными приемами графа, подобно тому как искусный и опытный певец тотчас подмечает фальшивую ноту. Итак, благовоспитанным людям надлежит соблюдать ту меру, о которой я говорил, во всех обстоятельствах: двигаясь, стоя, сидя, и в приемах, и в поведении, и в одежде, и в речах, и в молчании, и в позе, и в поступках. Негоже, следовательно, мужчине украшаться наподобие женщины, чтобы не разнились человек и украшение, как то можно видеть в мужчинах, чьи волосы и борода завиты горячими щипцами, а лицо, шея и руки выскоблены и вылощены так, что не пристало, мало сказать, молодой женщине, но даже шлюхе, желающей поскорее сбыть свой товар и получить за него цену. От порядочного человека не должно нести и разить как от грязнули, но от мужчины не должно все же пахнуть, как от женщины или блудницы. Полагаю, что твоему возрасту не противопоказаны простые запахи проточной воды. Одежде же надлежит быть такой, какую на ту пору предписывают нравы окружающих и твое положение, по причинам, уже названным: ведь не в нашей власти переменять обычаи по своей охоте — время их создает, время разрушает. Впрочем, каждому возможно приспособить принятый обычай к себе. Если, положим, у тебя слишком длинны ноги, а кругом носят короткую одежду, пусть твоя одежда будет не наиболее, а наименее короткой. Если у кого-то ноги чрезмерно худы или толсты, или кривы, пусть не носит чулок или штанов слишком ярких цветов или слишком затейливых, чтобы не привлекать внимания к своему недостатку. Не стоит носить ни слишком изящную, ни слишком изукрашенную одежду, чтобы никто не сказал, что у тебя чулки Ганимеда^[453] или что на тебе жилет Купидона.^[454] Но какова бы ни была одежда, она должна быть ладной и впору, чтобы не казалось, будто ты надел чужое; и самое главное, она должна соответствовать твоему положению: не дело клирику выглядеть как солдату, а солдату как скомороху. Каструччо — в бытность свою в Риме при Людвиге Баварском,68 еще в славе и триумфе как герцог Лукки и Пистойи, граф, сенатор Рима, правитель и законодатель двора названного Людвига, — возжелав покрасоваться и повеличаться, облекся в пунцовый бархат, по которому велел вышить спереди «он таков, каким угоден Господу» и сзади «он будет таков, каким будет угоден Господу». Подобное одеяние пристало, как ты и сам, верно, догадываешься, разве трубачу на службе у Каструччо, но никак не ему самому. И короля Манфреда,^[455] хотя короли не связаны законами, я бы все же не похвалил за то, что он всегда носил покровы зеленого цвета. Итак, надо заботиться о том, чтобы одежда соответствовала не только стати, но и положению и сану носящего ее; а также о том, чтобы она соответствовала месту, где мы находимся. Если везде покупают, продают, ведут торговлю, несмотря на то, что в разных городах приняты разные денежные единицы и меры, то, значит, везде можно пристойно обретаться и выглядеть, несмотря на то, что в разных городах приняты разные обычаи. Перья, которыми неаполитанцы и испанцы любят украшать шляпы, роскошь, шитые узоры выглядят несуразно рядом с одеждой степенных людей с их городским обличьем, а еще несуразнее — оружие и кольчуги; посему, что хорошо, положим, в Венеции, то не годится в Вероне: разукрашенные оперенные особы, бряцающие оружием, нелепы в сем чинном и мирном городе, они там вроде крапивы или репья, проросших среди домашних огородных травок, и потому не слишком привечаемы в приличном обществе как вовсе ему не сродные.