Сочинения. Воспоминания. Письма

– Я об Антоне Сорокине… Этот скандалист – «гордость Сибири» – вчера заставил меня краснеть!

Галина Петровна.

– Ну полноте, голубчик, это не гордость, а гадость Сибири. Александр Ефремович не может слышать его имени! И кстати, очень жалеет, что снят вместе с ним в группе писателей.

Дербер (о своем случае – продолжает)-.

– Был в гостях у Дорохова Павла Николаевича – пью чай, закусываю, ем конфеты миньон. Настоящий, эйнемский. Приходит эта «гордость Сибири». Отодвигает коробку с конфетами к себе и говорит: «Вам, Дербер, не полагается есть буржуазную пищу. Вам нужно есть хлеб и пить воду: от буржуазной пищи и буржуазные мысли рождаются». А потом говорит: «Позвольте присоединиться к расхищению крестьянских денег в редакционном коллективе „Слова трудового крестьянства“».

Г. П.

– Его нужно посадить в тюрьму.

Дербер.

– Имя этого афериста известно… Но как-нибудь посадим. Только, вы знаете, какая неприятная весть (и сообщает о готовящемся военном перевороте).

Г. П.

– Муж знает – получил инструкции по прямому проводу из Томска, из Областной думы. Их дело не может иметь успеха…

А как вы прекрасно вчера говорили на концерте-митинге!

(В приемной Новоселовых Вологодский, А. Сорокин, А. Г. Оленич-Гнененко. Последний собирается сообщить коллеге по перу и партии Новоселову, только что назначенному Сибоблдумой министром внутренних дел, о грозящей ему опасности, но Галина Петровна не пускает Оленича.)

Г. П.

– Александр Ефремович не может вас принять. Даже если бы ему грозила смерть и вы бы пришли его спасти, он не принял бы вашей помощи: вы, назначенный Сибирской думой эмиссаром, нашли возможным организовать автономную партию эсеров, расколоть организацию эсеров и вести переговоры с большевиками… С такими людьми Александр Ефремович не разговаривает и руки им не подает.

Оленич.

– Вы вспомните обо мне, но будет поздно…

Входит Комиссаров – босой, в одной рубахе, но и его Г. П. не допускает к Новоселову. Между тем А. Сорокин уже затевает скандал в приемной, кричит:

– Хуже царских порядков! и т. д.

Вошедшие офицеры сообщают, что Александра Ефремовича вызывают к прямому проводу – Сибирская областная дума.

Новоселов черным ходом выбирается из дома и уезжает в автомобиле с офицерами.

Слышится одиночный выстрел…

4. Картина третья.

Чествование Колчака.

Застолье. Чей-то голос: «Все артисты. Главное уметь слушать суфлера – историю. Те, что говорят от себя, будут сброшены зрителями со сцены». Реплики о Колчаке-о доблести и храбрости его в германскую войну: битве с крейсерами «Гебен» и «Бреслау».

Столик репортеров.

1-й журналист.

– А вы знаете, адмирал победит: за его спиной стоят все союзники. Дадут войск, снарядов, погонят «добровольцев». Жаль только, придется отдавать чистое золото и землю сибирскую…

2-й.

– Боюсь я союзников, они думают ослабить Россию. Союзники – жулики, мошенники, русским мясом победили Германию. А теперь стараются разжечь гражданскую войну. Вы думаете, чехи были организованы не союзниками?

3-й.

– Да не говорите вы так! Могут услышать. Посадят в тюрьму, да еще выпорют…

1-й журналист.

– Смотрите, смотрите, идут. Жанен, Нокс, Танака, Гайда…

2-й.

– Нагнали этих иностранцев, объедают Россию, а от большевиков бегут первые. Только панику сеют.

1-й.

– А знаете, говорят, адмирал – неврастеник, и аферисты окружают его.

2-й.

– Знаю, печально. Колчак мне не нравится. Всегда под охраною.

3-й.

– А историю про плавание Колчака в молодые годы в Ледовитом океане слышали?

(Входят Александр Булдеев, Сергей Ауслендер, Олигер, Янчеведкий и др.)

2-й.

– Понаехали всякие навозные людишки, только хлеб отбивают у нас, чернорабочих печати.

3-й.

– Пойдемте, господа, пойдемте, а то всю информацию упустим.

(Уходят.)

На этом трагедия «Гибель годовалого царства» обрывается…

1920

Подготовлено к печати В. Б. Шепелевой. Исторический архив Омской области. Сорокин А. С. Ф. 1073. ОП-1.

Отступление

Через Иртыш тянулись последние обозы отступающей колчаковской армии. Это были утомленные люди и лошади, более слабые, которые не могли не отстать. Тут было еще больше страданий, измученных лошадей били, некоторые падали и издыхали, озлобленные солдаты иногда пристреливали упавших лошадей, а когда падали люди, никто их не поднимал. Тянулись медленной черной лентой. Около гаража нагружали бронированные автомобили, их было около десяти. И затрещали, залаяли вдали пулеметы. Уставшие обозы, напуганные, ожили и ускорили свое отступление. Бронированные автомобили двинулись в путь…

А в Омск вступали отряды Красной армии, первый отряд в двести человек, плохо одетый и плохо вооруженный. Через несколько часов был взорван железнодорожный мост. На вокзале стояли оставшиеся поезда с тифозными больными, железнодорожные мастерские были также завалены тифозными.