Сочинения. Воспоминания. Письма

Это о нем вспоминал Всеволод Иванов: «Встречи писателей происходили обыкновенно у А. Сорокина, который умел без изысканной любезности, без натянутости, а с мягкой проницательностью сближать людей искусства. Войдя к нему в комнату, вам хотелось читать красивые рассказы, слушать стихи, говорить о живописи. Личное общение с ним было для меня чрезвычайно полезным». И в некрологе «королю» 23-летнего Л. Мартынова читаем: «Нередко, весьма нередко в произведениях многих писателей, которые отмахиваются от А. Сорокина, что называется, обеими руками, встречаются сорокинские темы, явно сорокинская символика, сорокинские мысли… Те, о ком я говорю… вспомните о гостеприимном доме по Лермонтовской, 28, в Омске… Все вы в свое время посещали его…»

Со времени Первой мировой войны известен был дом Антона Сорокина на Лермонтовской[26]. Более десятилетия служил он «центром омской и приезжей писательской и артистической братии», был своеобразным литературно-художественным клубом, говоря иначе – центром неформального объединения местной художественной интеллигенции. При этом вхожи в литклуб – благодаря многогранности и удивительному дару

А. С. Сорокина притягивать и сближать людей – были писатели, поэты, художники самых разных воззрений, вкусов, политических позиций, возраста. «Ясно, что всех нас идейно объединял А. Сорокин», – вспоминал полстолетия спустя Л. Мартынов. А по хохмачеству-чудачествам, напору фантазии «король», судя по всему, нисколько не уступал своей буйной «свите». Ну уж если в холодный пот вогнал таким образом самого Давида Давидовича Бурлюка, эпохально дрейфовавшего от революции все дальше на Восток (пока тот не обернулся крайним Западом) и попутно осчастливившего своим явлением Омск (столицу «возрождаемой России» – Колчакии), то о чем тут спорить? Тем паче что «отец российского футуризма» во всем тогдашнем Омске – «приюте благородных муз» – выделил как художника, как талант единственного А. Сорокина[27]. Он причислил Сорокина к футуристическим «Глыбам Великой Правды», где «1-я – радиотелеграфной нежности Вл. Маяковский, 2-я – бронированной мощи Д. Бурлюк», а 6-я – «акционер литературной промышленности А. Сорокин». И «цвет прогрессивной молодежи города» предстал, по словам Л. Мартынова, в облике буйноэксцентрической творческой «банды» во главе с «футуроглыбой» – А. Сорокиным.

Но Сорокин, к счастью исследователей и всех желающих знать правду о прошлом, был не только писатель, график, изобретатель и гостеприимный хозяин удивительного дома, но и оказался на редкость кропотливым архивистом в отношении как самого себя, так и своего незаурядного окружения. И все это – в переломную эпоху жизни Отечества. Что, как, почему тогда происходило, какие альтернативы сталкивались, что мы были тогда, – из подобных комплексов документальных источников, сбереженных людьми с больной совестью, людьми мыслящими, многое и многое способно проясниться.

Итак, архив Антона Сорокина. Судьба его, как и самого Антона Семеновича, более чем драматична: от тщательнейшего сохранения самомалейшего автографа с соответствующей обработкой до безжалостных выдираний огромных кусков (в благих целях возможного издания!) и последующего скитания их из Омска в Казахстан, из Казахстана в Новосибирск, из Новосибирска в Москву, опять в Омск и в никуда… Последнее, кажется, чаще прочего. В очень уж раздерганном, расхристанном состоянии дошел до наших дней этот фонд. «Метрически-паспортные» свидетельства по нему ничего почти не проясняют, хотя назначение их – помочь определить пути поиска исчезнувших, недостающих фрагментов и пластов целого.

Увы, в каком объеме, в какой форме, на каких условиях поступил сорокинский фонд в Омский облгосархив, где он и в каком виде пребывал до сдачи на госхранение и т. д. – ни о чем этом сколько-нибудь достаточной информации из учетных документов получить не удалось. А связаны с архивом в конце 20-х – начале 30-х годов главным образом через участие в посмертной судьбе творчества А. Сорокина, были Г. Вяткин, Н. Анов, М. Никитин, Г. Пушкарев, Л. Мартынов, меньше – В. Зазубрин, Вс. Иванов, Н. Феоктистов, некоторые другие сибиряки. Казалось бы, есть ориентиры поиска. Но 30-е годы… И Вяткин, и Анов, и Мартынов, а еще и небезразличные к «королю писательскому» С. Марков, Е. Забелин и даже П. Васильев (в конце концов, сохранился же в фонде его замечательный автограф) – все они в 30-е попали в мясорубку ОГПУ[28].