Сочинения. Воспоминания. Письма

Более того, многим из них чуть ли не «выпала честь» открывать эту мрачнейшую страницу в истории русской – российской интеллигенции. Старательные ягодовцы припомнили все, начиная от «сибогневской» (от названия журнала «Сибирские огни») оппозиции «рапповству» (конец 20-х), от «памирского» противостояния заразе Сальеризма и клановости, делячества в искусстве, что тут же определялось как «антисоветизм» и «антисемитизм», до сибирского землячества («Сибиряки») при «Красной нови». Последнее было признано апофеозом антисоветизма, контрреволюционности, а в целом «фашизмом, в котором увязывались национализм и антисемитизм». Кроме того, еще и идея «независимой белой Сибири». Сталина величали «злым гением» и хуже. В связи с «великим сталинским переломом» поставили точнейший диагноз: «Рыдают Галилеи в нарсудах, и правда вновь в смирительных рубашках, на Север снова тянутся обозы, и бычья кровь (крестьянская) не поднялась в цене». Да еще всей кожей ощущали огромный потенциал Сибири, да еще настойчиво «до неприличия» интересовались состоянием дел в советской литературе, искусстве – вообще культуре, – ну кто они, как не «фашисты» и проч.?

Удивительно, как сами-то живы остались. Что при таких характеристиках три года ссылки главным «подельникам»? Правда, позднее репрессивная машина жатву свою сняла и здесь с лихвою: расплатились сибиряки жизнью, вероятно, самого талантливого, самого от Бога, от стихии поэта – Павла Васильева. Уничтожила ОГПУшная машина и самого старшего из сопричастных к сорокинскому архиву – поэта и прозаика Г. Вяткина. В общем, предположенные было нами пути поиска фрагментов сорокинского фонда, очевидно, должны быть уточнены: какие архивы, сбереженные коллекции у репрессированных?.. Напротив. Репрессированным по «сибирскому делу» вполне мог оказаться сам архив Антона Семеновича, тем более что «король писательский» в ходе допросов упоминался, а схваченные «памирцы-сибиряки» почти все были так или иначе связаны с сорокинским «литклубом» 1918-го – начала 20-х гг. о чем документы фонда с готовностью свидетельствуют. Как свидетельствуют они и о связи «клуба» с реальными колчаковцами высоких чинов, не говоря уже о «поэтах колчаковского стана».

Между тем среди важнейших улик против «сибирской бригады» не раз упоминали так называемый «Альманах мертвецов» – тетрадь стихов Г. Маслова, Ю. Сопова, И. Славнина[29] и др. – тех самых, что из «колчаковского стана», и тех самых, в судьбе коих живейшее участие принимал Антон Сорокин. Сомневаетесь? Смотрите архив – «продолжение» Антона Семеновича, там убедительнейшие подтверждения тому. И не какими-то газетными вырезками (что в «Альманахе»), а россыпью автографов упомянутых «колчаковских» поэтов, да еще вперемешку с поэтическими и прочими зарисовками самих будущих «памирцев» – «сиббригадовцев». «Белогвардейщину» же, «фашизм», «антисоветчину» и прочую крамолу во всем этом неутомимые старатели-ягодовцы могли бы выловить без особого напряжения.

Но архив не предали, не выдали, судя по всему. Выгоднейшего свойства – «бдительности» относительно «посыпавшихся» коллег – не реализовали. А ведь все ходили… нет, не под Богом (это само собой) – под ОГПУ. И среди прочих – уже фиксировавшийся как «колчаковец» Г. Вяткин. А уж ему-то ли не знать было содержания сорокинского детища: после смерти «короля» в 1928 г. он первый тщательно разбирал архив Антона Семеновича с выделением произведений для предполагаемой публикации. Вот, казалось, кому бы да не подстраховаться. Но, видимо, иудо-каинова печать не для всех. Была, во всяком случае.

Видимо, в этом направлении возможны какие-то изыскания. По меньшей мере, материалы самого Г. Вяткина в архиве почти отсутствуют[30], как и некоторые пласты иного «компромата». Хотя не исключены, конечно, и иные варианты: скажем, изъятия из архива в связи с репрессиями уже против Вяткина или в связи с более чем 20-летним пребыванием системы госархивов в ведении НКВД – МВД.

В любом случае удивительно, что фонд все-таки сохранился, причем «политически и идеологически» в весьма непричесанном виде. Но, к сожалению, анализ состояния сорокинского архива ныне свидетельствует о серьезных утратах в уже послеэнкавэдэшное время.

Вернемся к тому, чем еще располагаем. Фонд, к счастью, настолько информативен, что неизменно вызывал и вызывает интерес и в отечественных, и даже в зарубежных литературоведческих кругах. Однако известен он главным образом как источник информации о самом Антоне Сорокине. Действительно, если учитывать авто- и просто биографические материалы, то фонд располагает сведениями о жизни и творчестве писателя с 1884 по 1928 г., т. е. от рождения до смерти, и затем до середины 30-х гг., - о посмертной судьбе его творчества. Однако значение сорокинского архива гораздо больше, о чем до последнего времени не сложилось сколько-нибудь глубокого и целостного представления.