Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

С ним было интересно потолковать о живописи и скульптуре, он отлично знал историю Средневековья, стало быть, вместе с ней и Возрождение. Наши телефонные разговоры нередко проходили на музыкальном фоне. Мариан Николаевич собрал обширную фонотеку, и я, позвонив, заставал его за эстетическим пиршеством – он слушал Моцарта, Бетховена, Шопена и других любимых классиков. Мы говорили, а в его комнате приглушенно звучали они, великие. Помню его рассуждения о сонате Баха для клавесина, названной автором так: «На отъезд возлюбленного брата». Беременная героиня моего романа готовила своих близнецов, пока еще обитающих в ее чреве, к предстоящей духовной жизни, читала им стихи, знакомила с музыкальной классикой, привлекая их внимание к особенностям произведений. И однажды она включила кассету с этой сонатой. Не знаю, почему я выбрал именно Баха и именно его «На отъезд…», к тому же эту сонату в последний раз я слушал давно и практически забыл, и о вразумительном комментарии не могло быть и речи. И все же, подчиняясь неведомой воле, водящей рукой сочинителя, я уперся и оставил сонату. Оставить-то оставил, но как ее комментировать, если ничего не помнишь? И я позвонил Мариану Николаевичу. Он-то помнил и рассказал, где и как звучит клавесин, в общем, растолковал самым подробнейшим образом.

Размышляя о Мариане Николаевиче Ткачёве, о его интересах и привязанностях, нельзя обойти стороной его Вьетнам. Возможно, в первое время это занятие было всего лишь его профессией, но, думаю, вскоре Вьетнам стал для него не только источником и местом приложения знаний, а его большой любовью. Ткачёв был больше чем служащим, занимающимся связями с писателями Вьетнама, больше чем их блистательным переводчиком, он был верным и заботливым другом для своих авторов. Его дом стал им родным домом. Их друзьями становились и друзья Ткачёва. Так я быстро подружился с Нгуеном Туаном, То Хоаем, Нгуеном Динь Тхи, Нгуеном Хонгом. Наибольшую симпатию у нас вызвал старик Туан, так мы называли Нгуена Туана, замечательный писатель и мудрый человек. Помню, как-то подвернулась оказия в Ханой, а может, туда собирался сам Ткачёв; его московские друзья, по инициативе Алексея Симонова, скинулись и купили отрез на костюм для старика Туана. Большинство советских писателей в те годы, исключая секретарей Союза, жило не ахти, но наши вьетнамские коллеги были бедней нас на целый порядок. Когда они наезжали в Москву, Ткачёв «выбивал» им у своего начальства денежную помощь и сносные гостиничные номера, искал для них магазины, где можно было купить что-то дифицитное и по относительно недорогой цене.

Заходя к нему, и в нашем доме, и в квартиры на Звенигородском шоссе и возле метро «Аэропорт», куда его перемещали зигзаги судьбы, я иногда у него заставал молодых вьетнамских ребят. Это были студенты Литературного института, там Ткачёв вел для них семинары. Как известно, жизнь студента нелегка и на родной земле, а что уж говорить о приезжих из другой, к тому же далеко не богатой страны. Ткачёв старался их опекать, покупал необходимые книги и, как я полагаю, приглашал к себе, чтобы помимо учебных целей просто-напросто накормить.