Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

Вот Мирра Салганик – блистательный специалист в области английского языка, Влад Чесноков – безупречный переводчик и специалист в области французского языка, я понимал, как можно выучить европейский язык, но, как можно выучить вьетнамский, китайский или японский, не дано мне было понять, и до сих пор не могу понять, как можно овладеть этим языком, в котором есть набор неких звуков. Я знаю людей, которые могут иероглифы расшифровать, могут два-три выражения на уровне улицы сказать по-китайски, по-вьетнамски, по-японски, но все равно, я вижу, что это все-таки не знание языка. А у Марика был очень сильный уровень, я просто поражался, как можно изучить на таком уровне вьетнамский язык. Когда он разговаривал с вьетнамцами, которые приезжали в Советский Союз, или когда мы с ним оказались во Вьетнаме, когда он с ними разговаривал на их языке, было впечатление, что они не очень хорошо знают свой родной язык, по сравнению с ним. Если закрыть глаза и не знать, кто ведет беседу, точно можно сказать, что разговаривают два коренных жителя Вьетнама на своем родном языке. И это проникновение в суть языковую, в культуру и в свою профессию приводило к тому, что к нему вьетнамцы, писатели, не писатели, молодые, постарше, кто угодно относились как к гуру, они иногда задавали ему вопросы по истории вьетнамской литературы. Они, вьетнамцы, у него спрашивали, это же фантастика. Это изумляло и вызывало у людей, которые входили в круг друзей и близких знакомых Марика, восхищение, уважение и преклонение перед ним, в самом хорошем смысле этого слова.

Когда бывало уже много выпито, а Марик продолжал переводить, возникало безумное ощущение, что ты понимаешь по-вьетнамски. Это был абсолютно непрерывный поток общения и не так, как бывает, сначала он переговорил с ним, потом посмотрел на тебя и, подбирая слова, перевел на русский то, что сказал ему вьетнамец, а это было так: три человека сидели, один из них вьетнамец, и он беседовал с ним, одновременно беседуя со мной, было такое впечатление, что язык из одного переходил в другой и, когда ты отвечал, мгновенно вьетнамец, не понимая русского, благодаря Марику уже кивал тебе. Эта его великая способность во Вьетнаме оказала нам очень важную услугу. В творческой биографии Марика есть несколько переводов стихов Хо Ши Мина. А мы попали во Вьетнам в тот период, когда к Советскому Союзу во Вьетнаме, несмотря на то что мы были братья и т. д., относились как к ревизионистам, а Китай целиком владел уже их идеологией, это был 1967 год. Но мы должны были все равно дружить с вьетнамцами, несмотря ни на что. Китай был особое дело, но вьетнамцев нельзя было отдавать китайцам. Тем более всегда говорили, что вьетнамцы на переднем крае борьбы с империализмом, с американцами и т. д., мы всячески их поддерживали и вооружением, и чем хочешь, но в ответ мы все равно получали холодное отношение как к ревизионистам. Посольство наше во Вьетнаме было в осаде, их никуда не выпускали, они не знали, что вокруг происходит. Мы когда туда прилетели – это особое дело, как мы прилетали, как из большой делегации остались только мы двое.

Эта поездка готовилась загодя, я был не выездным никуда, и Борис Николаевич Полевой, который предложил мне поехать от журнала «Юность» с большой, высокой делегацией, говорит: «Доктор (он меня Доктором называл), вы поедете?»

Я говорю: «Поеду, если меня выпустят». Он говорит» «Но там воюют». Я говорю: «Мне все равно». Он говорит: «Ну вас выпустят, мы что-нибудь придумаем».

Началось оформление за границу, я не член Союза и вообще никто. А тут эскалация войны, с каждым днем все страшнее и страшнее, передовые в газетах: «Руки прочь…», «Советский Союз не потерпит…» и т. д. и т. п. Не буду называть состав делегации, но по мере приближения срока вылета (мы летели через Владивосток) делегаты один за другим стали отпадать по разным причинам, кто по творческим, кто по бытовым, кто по здоровью. Когда до вылета осталось две недели, то, кроме меня – не члена Союза, который летел от «Юности», не осталось ни одного члена делегации, плюс сотрудник Иностранной комиссии Мариан Николаевич Ткачёв. Я впал в депрессию: один раз меня выпустили, и вот тебе пожалуйста. И вдруг Марик говорит, что нас вызывают в ЦК. Мы с ним идем в ЦК, в отдел Юго-Восточной Азии, в это время идет шестидневная война с Израилем, зав. Отделом ЦК 45 минут задает мне странные вопросы, не глядя в глаза:

– Вы Даяна знаете?

Я говорю: «В каком смысле? Я знаю кто это такой, но я с ним не знаком».

Он говорит: «А я знаю, Мишка Даян, нашу академию закончил. Вон как арабов расколошматил».

Я ничего не понимаю, чего он хочет. Я говорю: «Ну если у вас такие отношения с Даяном, то почему бы не использовать их на общее благо». Он, опять же не глядя на меня, сказал с грустью: «Поздно. Вы поедете во Вьетнам, вы будете руководить делегацией. Мы не имеем права с политической точки зрения, срывать эту поездку».