Сочинитель, жантийом и франт. Что он делал. Кем хотел быть. Каким он был среди друзей

Я высоко ценил литературный талант Мариана, знал о том, что он вынашивает мечту стать настоящим писателем, поэтому мне хотелось, чтобы он поскорее получил возможность распрощаться с переводческой работой и все силы бросить на то, чтобы творить. К тому же я понимал, что литература Вьетнама не настолько богата (ведь есть такие вершины, как литературы Китая, Индии, Японии, Бактрии), чтобы посвятить ей всю свою талантливую жизнь. Его близкие и друзья (а у него было много друзей разных профессий: художники, артисты, режиссеры, корреспонденты, физики, инженеры, не считая писателей) – все они ценили его литературный талант, интеллигентность и художественный вкус и хотели, чтобы он занялся более важным делом. Все они считали, что переводы вьетнамской литературы – это лишь первый шаг на его пути наверх. Помню, в начале 60-х годов на праздновании его дня рождения несколько его друзей (а я тогда уже входил в их число) сочинили веселое поздравление в стихах, в котором вовсю превозносили «вьетнамский язык, приносящий хороший доход», благодаря которому все собравшиеся могут «смаковать роскошное вино», однако желали своему талантливому другу поскорее повстречать «зеленоглазую миллионершу», которая бы сняла с его плеч тяжкий груз зарабатывания на жизнь, чтобы круглый год он мог флиртовать с музами искусства… Мариан сымпровизировал очень смешной ответ им… По правде говоря, именно он был душой всей компании друзей. Он юморил больше всех; когда у него были деньги, он любил ссужать ими друзей; опять же он знал массу забавных, неожиданных игр. Он очень ценил мужскую дружбу (ни одна женщина не проникла в этот наш кружок!). Он считал, что имеется большая разница между понятиями «приятель» и «друг». Может быть много приятелей, говорил он мне, но не может быть много друзей. В отношении друзей он всегда был открыт сердцем и совершенно бескорыстен, но и сам требовал от них того же, и если вдруг он разочаровывался в каких-то друзьях, то очень долго страдал и, как правило, порывал с ними и не возобновлял прежних отношений. Причем не важно, какой национальности они были. Национальный фактор при выборе друзей для него не играл никакой роли, и в этом он тоже был полностью бескорыстен, не строил никаких расчетов, кто ему нравился, с теми он и дружил по-настоящему, и делал для этих людей то, о чем они даже не просили. И я тому живой пример. Побратавшись со мной, он повез меня на родину матери, познакомил с ней, с бабушкой, с тетями, с их близкими и дальними родственниками. Поначалу его близкие не сразу прониклись его чувствами, чтобы любить и меня, но постепенно они поняли: узы братства со мной были какой-то глубинной потребностью их любимого Марика, и тогда они всем сердцем полюбили и меня. Вскоре после его кончины его жена Инна попросила меня приехать и помочь ей разобраться с его библиотекой на вьетнамском языке; во время этой работы я обнаружил картонную папку с надписью «Письма Кы», в которой хранились все мои письма, еще со времени моей учебы в школе, – и ему, и его уже ушедшим в мир иной матери и тетям, каждое в отдельном конверте. Я с ужасом подумал: я ведь тоже получил много писем и от него, и от его матери и теток, но разве я их сохранил! Теперь об этом поздно сожалеть, осталось только ругать себя: оказывается, я не испытывал таких нежных чувств к Марику и его родным, а вот они действительно любили меня…

Но вернемся к его первым шагам в литературном деле. Ясно, что и сам Марик не представлял тогда, что свяжет всю свою жизнь с Вьетнамом и вьетнамской литературой. Он вынашивал много творческих планов и начиная с 60-х годов пробовал силы в целой серии рассказов, которые отличались явными признаками творческого таланта, горячим темпераментом, смелыми идеями, несколько этих рассказов включены в настоящий сборник. Вспоминаю, что в середине этих 60-х годов, когда я досрочно, не окончив института, был отозван на родину и по распределению организации должен был заниматься делами, далекими от русской литературы, которую я страстно любил; это был период, когда политические разногласия между нашей страной и Советским Союзом становились все более острыми, и всякий раз, когда Марик приезжал к нам в составе делегаций советских писателей, даже встретиться с ним мне было очень трудно (вспоминаю, как один мой начальник предостерегал меня: «Мариан – это агент ЦК КПСС!», но я-то хорошо знал, что он, будучи «белогвардейским» евреем, никак не мог пользоваться таким доверием советской власти!); в эти годы однажды, улучив момент, когда мы оказались вдвоем, он сунул мне в руку листки бумаги: «Спрячь, дома почитаешь».