SOD. Проект Фрактал

– Не знаю, какой шантаж ты имеешь в виду, но, как мне кажется, он был, – медленно произнесла Эри. – Мне до сих пор кажется, что я вынудила их придти. Заставила. Или…

– Или? – не понял Ит.

– Я до сих пор не уверена, что это они приходили, – Эри прикусила губу. – Мне порой кажется, что это я приходила. Туда, к ним.

***

Точку сняли в рекордно короткий срок – да два с половиной часа. Потом сидели в машине, отогревались кофе, жевали бутерброды, и ждали, когда же поутихнет снег. Снегопад разошелся не на шутку, температура упала еще сильнее, почти минус тридцать, и это днем.

– Завтра потеплеет, – хорошо знающая местную погоду Эри охотно делилась своими наблюдениям. – Если снег сильный, то точно потеплеет. Раньше снегопад обычно вместе с теплом начинался, а сейчас немножко иначе стало.

– Нелогично, – возражал Скрипач. – Одновременно должно быть.

– Было. А теперь почему-то вот так.

– Действительно, странно, – покивал Ит. – Впрочем, неважно. Эри, слушай, а ты можешь еще рассказать про школу, раз уж начала?

Эри тяжко вздохнула, и поставила термос обратно в держак. Видимо, тема ей не очень нравилась, и она уже сама не радовалась тому, что тема эта оказалась поднятой. Однако Ит чувствовал, что это важно.

Да и вообще, всё, что окружает Эри, и всё, что с ней происходило – важно. Архи-важно.

– Одиночество, – вдруг произнесла Эри. – Ужасное одиночество. Я была изгоем в этой проклятой школе, меня ненавидели все, я ненавидела всех. Ит, ты просишь рассказать… а ты понимаешь, что просишь рассказать про пытку? Вот если бы тебя попросили о таком, ты сам как бы поступил, а?

Ит нахмурился.

– Их было трое, этих тюремных санитаров, – почти неслышно проговорил он. – Трое, и все они были садистами. Знаешь, когда ты изуродован, переломан, на аппарате; когда ты привязан к койке, и загибаешься от боли и голода, а тебя еще пару-тройку раз в день бьют… да, про такие пытки тяжело рассказывать, это верно. Я о подобных эпизодах своей жизни тоже обычно не часто распространяюсь.

Эри смотрела на него с немым ужасом.

– Что с тобой случилось? – шепотом спросила она.

– Расстреляли. Во время не очень удачного прохода через систему порталов, о которой ты, я думаю, не имеешь представления, – пожал плечами Ит. – Расстреляли, а потом я три месяца гнил заживо в тюремной больнице.

– И никто не мог помочь?..

– Не мог, – молчавший доселе Скрипач вздохнул. – Потому что мы с остальной частью семьи сидели тогда по одиночным камерам в этой же самой тюрьме. И до последнего момента не знали, удастся нам оттуда выйти, или нет. Мы даже не знали, жив ли он. Про это в твоем архиве, Эри, тоже ни слова.

– Видишь руку? – Ит поднял левую руку, и продемонстрировал ее Эри. Та с опаской кивнула. – А вот хрен там. Это только отчасти моя рука. Здесь нет ни одной настоящей кости. Это эндопротез… правда, мясо свое, – он усмехнулся, – но некоторые вещи даже на шестерке не лечатся. Боюсь, что на счет пыток наш маленький коллектив запросто мог бы заткнуть тебя за пояс, но… отчасти ты права. Притчу про крест помнишь?

– Который для каждого своего размера? – уточнила Эри. – Еще бы. Помню. Она мне не нравится.

– Мне тоже, но сейчас речь о другом. Если тебе тяжело вспоминать про школу, не рассказывай. Пойми, мы пытаемся сейчас понять, кто ты такая, и… и что на самом деле тогда произошло, – Ит вытащил из держака термос, отхлебнул кофе. – К сожалению, это очень важно. Очень.

– Почему? – нахмурилась Эри.

– Потому что, как выясняется, от твоего рассказа может зависеть наша жизнь, – невозмутимо сообщил Ит. У Эри вытянулось лицо. – Да, да, да, у нас рожи были точно такими же в тот момент, когда мы сами это поняли. Все серьезнее и хуже, чем мы подумали в первый момент.

– Из-за чего? – она с испугом смотрела на Ита.

– Про это потом и отдельно. Разговор предстоит долгий. Так что на счет школы? Расскажешь или нет?

***

…Она оказалась самая некрасивая в классе, и это только подлило масла в разгорающийся огонь. Самая некрасивая, самая бедная, самая глупая… самая лживая. В восьмом с ней даже никто не хотел садиться рядом, поэтому половину уроков она стояла в конце прохода, прижимая к себе портфель, который пытались вырвать из рук и выкинуть в окно одноклассники.

Конечно, она уже давно никому ничего не рассказывала. Как известно, розовые очки имеют тенденцию биться стеклами внутрь, а уж про это Эри было известно не понаслышке. К пятнадцати годам она превратилась в настоящего волчонка, озлобленного, изворотливого, вечно ожидающего нападения веселых охотников; и зверь, который в ней тогда проснулся, был отнюдь не добрым.

– А чудеса с тобой происходили? Что-то типа тех, из детства? – поинтересовался Скрипач.

– Да, только они были совсем другого рода, – Эри прикусила губу. – Не совсем чудеса, пожалуй. У меня словно образовались две жизни. В первой я пыталась как-то отбиться от своего окружения, а во второй… во второй я ждала. Верила и ждала. В ней, в этой второй жизни, я была хорошей. Терпеливой, доброй. Но этого никто не видел, потому что я никому этого не показывала.

– Даже маме? – прищурился Ит.