Сода-солнце. Повести

- Ты стал бесполезен, Леонардо, - сказал Содерини. - Кто ты и что ты? Подумай, ученики твои бездарны… Картин твоих ничтожно мало, да и те на глазах ветшают… Машин твоих не видел почти никто - так, слухи одни… Ты даром прожил жизнь, Леонардо… Ведь ты старик, стыдись, ты бесполезен, - сказал Содерини с презрением.

И Леонардо ответил:

- Пара коней влечет телегу жизни… И каждый тянет в свою сторону… Телега делает зигзаги в поле… Я все старался направить бег коней прямо по дороге.

И Леонардо вышел.

…Лошади тихо скачут по мягкой траве в запахе мяты и укропа, который тянется со сжатых полей.

Садится солнце.

Кричат ласточки.

И колокола возвещают своим звоном прощание с Леонардо.

…Вот Леонардо сидит в саду Джиоконды, и перед ним портрет, лучше которого не бывает.

Джиоконда смотрит на Леонардо не отрываясь, и не отрываясь смотрят на него нянька Анита, ученики - Зороастро и Мельци.

- Проклятая война, - говорит Леонардо. - Она съедала все мои усилия. Все мои лучшие деянья… Правители и князья дерутся, как пауки в банке. Наемные войска бесчинствуют по стране… Надвигаются орды испанцев, и бороться с ними некому. Я уезжаю искать правителя, который бы объединил страну. Сегодня едем…

И тогда поднялась Джиоконда и сказала быстро и звонко:

- Не уезжайте. - И замолчала, и все оглянулись на нее, и тогда она заговорила, и пятна выступили у нее на щеках.

- Нет, этого не может быть… Как же это так вдруг? А мой портрет? Вы же его не окончили, Леонардо… Это преступление перед искусством.

- Искусство! - сказал Леонардо. - Искусство в том, чтобы приносить пользу! И так я поступал всю жизнь как умел. Скорей… Скорей… - сказал он, собираясь.

- Не уезжай, любимый… - тихо и отчаянно сказала Джиоконда.

И стало совсем тихо, и вес перестали шевелиться, и Леонардо повернул к ней бледное лицо:

- Что вы… сейчас сказали… Монна Лиза?… - Любимый мой… - сказала Джиоконда ясным голосом. - Как сладко говорить «любимый»…

- Что ты говоришь, безумная! - крикнула ей нянька Анита. - При людях!

- Ну вот, теперь ты знаешь, - торжествующе сказала Джиоконда. - Пусть! Все равно… Я столько времени молчала… Да, я люблю тебя… ты мои! Ты никуда теперь не уедешь!..

- Что она говорит?! Что говорит… Опомнись… ты замужем, - в страхе сказала Анита.

- Мой муж, - с презрением сказала Джиоконда. - Он меня получил за долги, когда разорился отец… Но душу за долги не получают… А я ее тебе отдала, Леонардо… Ты не посмеешь отказаться…

- Я! - воскликнул Леонардо, глядя на Джиоконду в горе и счастье. - Мне отказаться от такого дара?! Еще до встречи с тобою я тебя любил - при встрече только припомнил! Что же мне мешало сказать тебе это? О мадонна! Неужели этот мул, что купил тебя, как мешок овса?! Я угадал, что встречу тебя, - не угадал только, как это случится…

- Ты не уедешь? - сказала Джиоконда.

- Сердце мое, рвись… - сказал Леонардо.

- Ты не уедешь!

- Что же нам делать?! Скажи? Неужели, словно собакам, ухватив кость, вползать в конуру? Ведь то, что живет в моей душе, не даст, чтобы я спокойно ел и пил, когда за долги продают девчонок, когда нищие дети просят хлеба! Их тощие, немытые руки за сердце меня держат…

- Да, ты уедешь, - тихо сказала Джиоконда. - Я не угадала…

- Молчи, молчи! Не гляди так! Я тоже не стану глядеть на тебя. Давай посмотрим на портрет.

И Леонардо положил руки на спинку кресла, стоящего перед мольбертом.

- Прощай, - сказал Леонардо. - Прощай! Здесь все, что я умел… На этом холсте слиты ты и я… Смотри в глаза - узнаешь? Это мои глаза. Смотри в уста - это твоя улыбка… Я знаю, я сделал удивительную вещь. Теперь вижу… Здесь все звенит, как песня. Здесь руки умеют разговаривать… Видишь, одна рука зовет: «Не уходи!» - «Прощай, прощай!» - отвечает другая… А голоса их в складках рукавов отдаются печальным эхом…

И Леонардо опустил голову на руки, лежащие на спинке кресла.

И тогда, тяжело сглотнув комок слез, Джиоконда сказала ровным голосом:

- Возьми с собой портрет, Леонардо… Пусть он всегда будет при тебе… Где бы ты ни был… Я так хочу… И… эту шаль, - сказала она и накинула на портрет кружевную свою шаль. - Прощай, - еще сказала она.

И тут Франческо Мельци по знаку Зороастро снимает накрытый черной шалью портрет и выносит.

И тут Анита, нянька, ненавидевшая Леонардо, поднимает его голову, крестит и ведет к дверям. И Зороастро его выводит.

А Джиоконда прикрывает ладонью рот и молча плачет.

И тут входит муж.

- В чем дело? - спрашивает он. - Что случилось, Мона Лиза?

- Синьора расстроилась, потому что прекратят писать портрет, - говорит нянька в замешательстве. И выводит Джиоконду.

- Н-да… - говорит муж, - странные особы эти бабы… И плачут и хохочут - все невпопад…

Он хлопает в ладоши, входит мальчик.

- Подмети да закрывай окна в доме… - говорит синьор Джиокондо. - Свежо на улице…

…Ученый посидел молча, закрыв глаза, потом снял шлем и попросил, чтобы его выпустили.

Выкатили кресло. Отстегнули ремни. Человек взял микрофон. На верхнем этаже, как сорвавшиеся с цепи борзые, наперегонки застучали телетайпы, отпечатывая вступление.