Но представители власти не имеют права и на другое – на то, чтобы давать населению противоречивую информацию, или информацию, допускающую различные толкования.
Соответственно, немногочисленные представители власти, которые должны давать населению информацию, достаточную для того, чтобы завоевать доверие, адекватную ситуации, достоверную и так далее, должны быть детально проинструктированы профессионалами о том, что именно можно говорить, а чего категорически говорить нельзя во избежание паники, превратных толкований и многого другого.
Сколь бы компетентны в вопросах обычного управления ни были соответствующие представители власти, они все равно нуждаются в профессиональном инструктаже, профессиональном тренинге. И они обязаны затрачивать определенное время на то, чтобы запоминать правила поведения, освежать их в своей памяти и так далее.
Все это худо-бедно существовало в советское время. Воспринималось в основном как омерзительная рутина и, тем не менее, как-то исполнялось.
Вплоть до начала так называемой перестройки.
Первым испытанием для которой был, как мы все знаем, сверхкрупный чернобыльский эксцесс, с которым власть категорически не справилась – прежде всего, на информационном уровне. А дальше все понеслось под откос с нарастающей скоростью.
Присмотримся к тому, что именно говорили представители власти, наделенные необходимыми полномочиями, своему обществу сразу после эксцесса 29 марта.
Никакого желания кого-то "ущучивать" подобными мониторингами нет и в помине. Речь идет об исполнении экспертного гражданского долга – анализа открытых высказываний.
А также о том, чтобы на примере определенных ситуаций впредь избежать худшего.
Притом, что возникновение новых, более крупных, эксцессов хотя и не является роковой неизбежностью, но достаточно высоко вероятно. А для того, чтобы этих эксцессов избежать, надо немедленно начать работать над допущенными ошибками. Другого способа избегать эксцессы человечество не изобрело.
Итак, в Москве в понедельник, 29 марта 2010 года, в 07:52 по московскому времени во втором вагоне поезда, прибывшего на второй путь метро "Лубянка", произошел первый взрыв. Взрыв произошел в фирменном поезде "Красная стрела" ("тезке" состава, курсирующего из Петербурга в Москву).
В 08:36 в третьем вагоне поезда, прибывшего на второй путь станции "Парк культуры" (радиальная), произошел второй взрыв.
(Как мы знаем на настоящий момент, в результате двух взрывов погибло 40 человек, более 80 были госпитализированы. Первый взрыв унес жизни 25 человек, второй – 12. В больницах на сегодняшний момент скончалось еще 3 человека).
Но займемся информационными волнами, которые создало трагическое событие или, точнее, события. Первый взрыв прогремел в 07:52. В 08:12, то есть через 20 минут после взрыва, "РИА Новости" информирует общество о случившемся. К этому моменту второй взрыв еще не прогремел. Он прогремит через 24 минуты.
"РИА Новости" дает о взрыве сухую, но не вполне точную конкретную информацию. Сообщая, например, что взрыв произошел, когда поезд находился в тоннеле метро. И утверждая в одном и том же сообщении сначала, что взрыв произошел предположительно (хорошо, что сказано "предположительно") в третьем вагоне, а затем, несколькими строками ниже, со ссылкой на руководителя Управления информации МЧС РФ Ирину Андрианову, что взрыв произошел во втором вагоне. В одном и том же сообщении "РИА Новости" говорится и о том, что поезд во время взрыва находился в тоннеле, и о том, что при взрыве, помимо погибших в поезде, 11 человек погибло на платформе. Так в тоннеле произошел взрыв или на платформе?
Правило должно состоять в том, чтобы не выдавать "на гора" деталей, которые потом не подтвердятся. Взрыв произошел в метро? В метро! В тоннеле, на платформе – зачем лишнее? Во втором вагоне, в третьем вагоне… И уж, как минимум, следует категорически избегать каких-либо противоречий внутри того, что ты сообщаешь. Сказал "в тоннеле" – не говори тут же, что "на платформе". Сказал "во втором вагоне" – не говори, что "в третьем". Возникают противоречия – есть ощущение растерянности.
Скажут: "Растерянность в подобных ситуациях так естественна!" Полностью согласен с этим. Но чем более она естественна, тем более недопустимо, чтобы она передавалась обществу. Общество в этот момент должно быть абсолютно уверено в том, что власть не испытывает никакой растерянности, вся ситуация под контролем.
Скажут: "Если люди растеряны, зачем показывать, что они не растеряны? И так далее. Люди не состоятельны как управленцы, а вы хотите, чтобы они выглядели состоятельными. Люди воруют, а вы хотите, чтобы мы считали, что они работают".
Конечно, я хочу, чтобы люди ДЕЙСТВИТЕЛЬНО были не растеряны, чтобы они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО были эффективными управленцами, чтобы они ДЕЙСТВИТЕЛЬНО работали, а не воровали.