Несмотря на средневековый сюжет фильма, музыка для "Человека из Ламанчи" была написана в современным бродвейском стиле, а песня "Неосуществимая мечта" (в партитуре озаглавлена "Поиск") завоевала популярность во всем мире. Более того, она произвела такое сильное впечатление, что мало кто запомнил остальные песни, хотя в фильме их было больше дюжины, в том числе "Дульсинея", "Маленькая птичка, маленькая птичка!", "Все то же самое", "Я действительно люблю его" и, разумеется, озаглавленная по названию фильма — "Человек из Ламанчи".
В первом нью-йоркском мюзикле в главных ролях выступали два выдающихся певца Ричард Кили и Джоан Динер, а также Ирвинг Джекобсон, комедийный актер из театра "Идиш". Хотя все они получили признание критиков и зрителей за свое исполнение, их мало кто знал в мире кино, поэтому невозможно было найти одиннадцать миллионов долларов для создания кинематографической версии спектакля. Однако руководство студии надеялось, что Питер О’Тул и Софи Лорен смогут вызвать интерес у большого числа зрителей. Роль Санчо Пансо получил, и вполне обоснованно, американский актер Джеймс Коко, который недавно закончил длительное и триумфальное выступление на Бродвее в главной роли в спектакле Нейла Саймона "Последний из пылких рыжих любовников" и казался верным претендентом на завоевание ведущего положения в кино.
Никто из трех звезд не был подготовленным певцом, хотя у Софи имелся некоторый опыт, о котором она с удовольствием вспоминала, — исполнение музыкальных произведений в некоторых фильмах и на пластинках. "Юнайтед артисте" пригласила Сола Чаплина, одного из ведущих музыкальных деятелей Голливуда, чтобы тот помог актерам. Чаплин — великолепный специалист, он очень много сделал для успеха "Вестсайдской истории", в которой большинство песен исполняли непрофессиональные певцы, и тем не менее фильм завоевал десять "Оскаров", в том числе и как лучший кинофильм года. "Секретная" формула Чаплина — это одновременно дублирование и вокальный стиль
Съемки "Человека из Ламанчи" начались в январе 1972 года. Софи несколько раз встречала Питера О’Тула на кинофестивалях, поэтому нельзя сказать, что они были совершенно не знакомы друг с другом. Скорее актер относился к Софи как к давнему другу или закадычному приятелю, с которыми он много лет не виделся. Узнав кое-что о прошлом актрисы, он упорно продолжал называть ее Силиконе (в это время была мода на искусственные большие "силиконовые" груди), что вызывало у окружающих ехидные комментарии, связанные с произношением настоящей фамилии Софи — Шиколоне.
"Когда я ее так назвал первый раз, она страшно удивилась и разразилась громким смехом, — вспоминал О’Тул. — Мое представление о Софи не только не ухудшилось, напротив, я увидел, что она очень естественный, непосредственный человек. Но только после того как мы начали работать вместе, я понял, что она замечательная актриса. Никакого ломания, никакого жеманства — просто необычайно сексуально привлекательная леди".
Поскольку у тридцатидевятилетнего О’Тула была устоявшаяся репутация бабника, "желтая" пресса Италии предсказывала, что у него начнется роман и с Софи, и ошиблись в своем прогнозе.
У Софи во время съемок действительно появился новый друг — Джеймс Коко, который в то время весил около ста сорока килограмм. Он говорил, что даже от одного вида пищи прибавляет в весе. "Я думаю, мы так дружелюбно относились друг к другу из-за моих итальянских корней, — вспоминал Коко. — У меня быстро сложилось впечатление, что я знал ее всю жизнь. Она часто приглашала меня к себе на виллу и проверяла на мне свои кулинарные рецепты".
Однажды на съемочной площадке они начали вспоминать свои детские годы. "Совершенно простодушно, — пояснял потом Коко эту историю, — я рассказал Софи, что происхожу из очень бедной семьи. Она посмотрела на меня так, словно писала книгу о нищете, и фыркнула: "Что ты знаешь о бедности?" Я ответил, что для того, чтобы не голодать, нам приходилось выращивать овощи во дворе. "У вас был собственный огород?" — спросила она так, словно это "хозяйство" должно было лишить нас по крайней мере пособия по бедности. "Мы не могли позволить себе иметь телефон, — продолжал я. — Чтобы позвонить, нам приходилось спускаться на первый этаж, в бакалейную лавку". — "Вы жили над бакалейной лавкой?" — поинтересовалась она.
Я подумал, что достал ее, когда сказал, что мой отец был сапожником, который за всю свою жизнь никогда не зарабатывал больше пятидесяти долларов в неделю, но, немного подумав, она обезоружила меня вопросом: "Так у тебя был отец?"
Когда позволяло время, Софи нравилось играть в карты с Коко или О’Тулом с обоими вместе. Иногда она звала Питера или меня на свою виллу на воскресенье или в другой выходной день сыграть в покер, — вспоминал Коко. — В картах она была крепким орешком, могла дать фору многим мужчинам".